Прощание с миром
Шрифт:
Однако я и теперь уверен, что я в точности передаю рассказ сидевшего у нас мужика.
1955-1965
Над Ялтой высится холм. Это такой округлый горб за спиной Ялты, в самое последнее время засаженный кипарисами и молодыми дубками. Раньше его называли Дарсаном, а теперь построили ресторан, высокие колонны покрыли крышей, и назвали Горкой.
Должен сказать вам, что Ялта так же лепится вокруг своего холма, как Афины вокруг Акрополя... Я всегда об этом говорил, а теперь подумал вот о чем. Не
Маленький мизинец-пальчик — это Крым мой. Рука человека, повернутая ладонью вверх.
Я предпринял это путешествие из Крыма, с маленького пальчика, и приехал в Ленинград, откуда и выходила «Победа», и отправился вокруг пальцев этой растопыренной руки...
Я написал даже не о каждом их этих пальчиков.
ПТИЦА
Яраспахнул дверь, и разом ветер и вода ударили мне в лицо.
Яне моряк, поэтому не берусь судить о шторме, о его силе. Во всяком случае, была непогода. Накатывавшиеся на корабль валы приподымали корабль на себе. Ветер гудел в снастях, и кривые, быстрые, скручивающиеся струи дождя тотчас же полились по плечам и спине...
Ни одного человека не было на палубе.
С кормы тоже до меня доносились удары, слышался плеск. Там что-то ухало и раскачивалось.
Невозможно никак было понять, откуда дул этот косой пронизывающий ветер. Он не дул, а кружил. Сразу и ветер, и дождь, и внизу, за бортом, над палубой — падающие, летящие брызги летящих во все стороны, разбивающихся волн.
Сырой, холодный ветер Атлантики...
Уже не пряча лица от дождя и ветра, заботясь только, чтобы самого не смыло и не унесло в море, я направился на корму, откуда неслись эти грохочущие удары и хлюпанье. На мне был мой старый дождевик — прорезиненный, непроницаемый для воды плащ...
Но лучше бы мне сюда не ходить. Ветер тут дул уже со всех четырех сторон, неизвестно откуда он дул. Нужно было все время держаться за что-нибудь... Потоки воды обрушивались теперь не только сверху; дождь, хотя и был он частым, но был мелкий, и только из-за одного ветра свергался он не дождем, а струями. Будто лил не с неба, а из трубы или рукомойника.
Едва только я сюда добрался, как вновь раздался удар, сильный, наподобие пушечного выстрела. Яуспел отскочить, но все-таки меня окатило, обдав с головы до ног. Это — из плавательного бассейна забыли спустить воду... И теперь при каждом толчке, который получало судно, она с гулом взлетала вверх, ударяла о стенки и выхлестывалась, раскатываясь по гладкому настилу палубы.
Спасаясь от воды, я вскочил на возвышение, на какой-то ларь и схватился за слабенькую, тоненькую какую-то мачту... По-видимому за флагшток. Мне было все равно, за что хвататься.
Вихреобразный, кружащий у меня над головой циклон, свивая эти холодные
М даже не отворачивался, не уклонялся: вода текла уже мне под рубаху, и холодные острые струйки попадали в лицо...
В море было безлюдно: нигде ни дымка, ни мачты. Да и видимость была плохая... Еще вчера, хотя вчера погода была хорошей, не видел я ни островка, ни мыса. Ни рыб, пи дельфина. Никаких признаков берега.
Яуже подумал, мы выходим в открытый океан...
А тут еще этот шторм. И вода, и ветер, и эти волны, и горы дождя пополам с ветром... Вода, летящая через всю палубу.
Но, может быть, все это видел только я, нечаянно вылезший сюда наверх в этот ранний час. Скорее всего, обо всем, что делалось в это время здесь, на палубе, вовсе не догадывались пассажиры, сидящие в теплом чреве корабля. Как не догадывались и мои товарищи, живущие со мной в одной каюте. Когда я выходил, они говорили про какие-то свои дела.
Нелегко было бы сейчас их вытянуть наверх, на эту скользкую, мокрую, исхлестанную ветром палубу, оттуда, из уютных, теплых отсеков. И я бы тоже не мог на ней появиться, если бы не этот фронтовой мой плащ. Резиновый, блестящий, совершенно не пропускающий воду, похожий на гладкую дельфинью тушу, немецкий трофейный плащ.
Неудивительно, что один я вышел поглядеть, что делается теперь в море,— в то время как другие все сидели в каютах или лежали на койках, под одеялами... Ябы тоже не вышел, но уж очень я боялся пропустить что-нибудь интересное. Тем только все и объясняется.
Ястоял и выжидал момент, когда мог бы обогнуть хлюпающий бассейн, и думал только, как побыстрее попасть в каюту. Плащ был короткий, и коленки у меня давно были мокрые.
Ядержался за штангу и собрался перебежать расстояние до двери, ведущей в пассажирский отсек. В этот именно момент налетел вихрь, и одновременно с этим новым сильным порывом-рывком ветра я почувствовал, как кто-то больно ударил меня в плечо и затылок. Яиспугался, и отскочил, и сразу схватился зато место, куда меня ударили. Ятотчас почувствовал у себя под рукой что-то крепкое, вцепившееся в плечо... Какой-то ком — плотный и теплый.
Даже не в плечо, а в шею и волосы.
Яс трудом отодрал это от себя и стал рассматривать то, что оказалось у меня в руках, что-то белое с сизым... Какой-то рассыпающийся, ни на что не похожий мокрый взъерошенный ком, растрепанные, торчащие во все стороны перья.
Схватившись за это обеими руками, еще сам не веря, не понимая, как надо держать, я приблизил к глазам и увидел в своих руках совсем уж что-то странное — чьи-то поднятые вверх лапы. Снизу, из- под большого пальца моего, глядел теплый живой зрачок.
Яперевернул то, что держал в руках, только теперь сообразив, что держу я неправильно, и, взяв этот комок как следует, сжав его сильнее, я заглянул вниз, на лапы. Мне показалось, когда еще лапы эти были вверху, что на одной лапе был какой-то предмет, что-то круглое, тускло светящееся.
Янагнулся взглянуть на ту лапу.
Да, действительно. Кольцо. Даже надпись. Яповернул широкий светлый ободок вокруг чешуйчатой темной лапки. «Г отланд».