Прощание славянки
Шрифт:
— Почему? Многие русские уехали в Россию, но те, кто остался, составляют теперь элиту нации. Национальное меньшинство мы теперь. Так вот.
— Печалька, — тихо выдавил Бен.
— А я не печалюсь. Даже чудной бусурманин, если он приехал сюда работать, жить, строить вместе с нами будущее… Я охотнее его назову братом, чем русского, который… Никого нельзя заставить любить Родину насильно, и если кто мечтает провести остаток жизни под сенью апельсиновых деревьев, да пусть сбудется его мечта. Но в целом все по-прежнему: потомки ссыльных, каторжных, правнуки раскулаченных и депортированных крестьян,
— Смею надеяться — лагерные нравы не стали основой…
— Лагерные нравы? Не стоит отзываться о них свысока. Они соответствуют жизни гораздо полнее, чем все теории, основанные на высоких идеалах гуманизма. Лагерные нравы — это просто когда с человека слетает все, что некрепко держится. Еще… Еще осталась малая толика потомков столыпинских переселенцев и энтузиастов, приехавших в Сибирь на комсомольские стройки. Ну, и коренные народы, конечно.
— Отличная компания! — заметил Бен. — Главное — среди нас нет вчерашних холопов и барских холуев. Согласись, это внушает надежду.
— Да, с нашей стороны от Урала крепостных отродясь не было. Ты это правильно подметил: холуи могут создать только холуйскую страну, а нам туда не нужно.
— А вы, насколько я понимаю, собираетесь построить страну, подобную Соединенным Штатам? Думаете — сможете?
— Откуда я знаю? Попробуем. Может, все еще будет хорошо, и наша страна задумана Творцом, чтобы быть прекрасной. От Байкала и плато Укока на Юге до Путораны на Севере.
— В другой раз я бы решил, что это восторженная чушь, но видя вашу решимость… А вдруг?
— И вовсе не чушь. Помнишь, когда мы в прошлый раз возвращались из Метрополии, пролетали на вертолете над островом? Теперь, когда с маугли покончено, на острове можно будет оборудовать нашу базу — за портом-то пригляд нужен, — мечтательно откинулся на спинку кресла Максим Евгеньевич. — И метрополийцам будет веселее — в нескольких десятках километров от них вырастет еще один обитаемый мирок, который, я надеюсь, станет плацдармом для возрождения Города. И будет Город стоять над великой рекой даже после того, как нас примет сыра земля, поглотит вода или возьмет огонь.
— Никакое человеческое поселение не может существовать в отрыве от экономической деятельности людей. Не будет ее, и Городу не бывать. Хотя, если вы пустите грузы по Северному Морскому пути… Город может жить и развиваться только в той роли, для которой создан — для перевалки грузов.
— Я бы оговорился, — уточнил Максим, — по состоянию на текущий момент.
— Лида втайне мечтает вернуться, — сказал Бен, — хотя ее отец желал для нее совсем другой судьбы. Когда мы уходили, она так плакала, что у меня самого чуть душу не разорвало.
— Все логично, Лида — последний человек Города. Будет правильно, если однажды она вернется. Мы уже видели, как судьбу города смогли изменить всего три человека.
— Два человека и я.
— Три человека, Борис Александрович! Сейчас, как и всегда, люди — главное условие для любых перемен. Уже сейчас есть те, кто способен претворять в жизнь самые дерзкие проекты. Например, семья Жуковых. Их многие ругают, все это больше от зависти, но я думаю, что все вышло по справедливости. В годы, когда страна голодала, Жуковы разбивали террасы на
— Пап, ты еще про их усадьбу расскажи, — подсказал Гоша.
— Дело в том… — нехотя и как бы конфузясь начал Максим Евгеньевич. — Когда Алексей Ефимович заработал свои первые большие деньги, так у него крыша чуток и сдвинулась. Не так чтобы сильно, но немного есть. В Хакасии, в своем родном селе он построил усадьбу в стиле прованс.
— Какая там усадьба, настоящий замок! — ввернул Гошка.
— Хотел, видать, думать, что и вправду живет в Провансе. Пригласил архитектора, все честь по чести: черепичные крыши, много каменной кладки, везде шпалеры, увитые, естественно, виноградом.
— Ничего так, нормально, — хмыкнул Бен.
— И внутри все в стиле прованс, — подхватил Гоша. — Везде вазочки, занавесочки, светлая крашеная мебель…
— Ты что, в гостях у Жуковых бывал? Ты меня не пугай! — с притворной строгостью заметил Максим Евгеньевич, но тут же сам продолжил: — Только вид из окна подкачал: с одной стороны обычные сельские дома в колхозном стиле, с другой сопки. Тут наши острословы натурально развернулись: за глаза его Жуковым никто не называет. Барон де Каберне, и все тут! А как дочка его подросла, так и на нее перекинулось. Народ ржет, но ведь главное, чтобы ему нравилось.
*****
Лида не торопясь шла в гостиницу — она возвращалась в учебный центр только завтра. С заходом солнца мороз снова начал крепчать. В студеном воздухе каждый звук летел далеко и звонко как льдинка.
Она двинулась на юг по главной улице города, затем повернула направо, держа направление на бирюзовые купола Спасо-Преображенского монастыря. Глядя на старинные деревянные дома и скромно подсвеченные стены и купола соборов, она вновь поймала себя на мысли: древний Енисейск — пусть не сердце — сердце это что-то большое и сильное — сердечко нашего Сибирского края.
Так получилось, что она шла по той же самой улочке, что и утром.
— Привиделось, говоришь! — доносились из-за забора отголоски семейной ссоры. — Будешь водку ведрами жрать, и не такое привидится! А чертей зеленых не было?
— Наташ, ну, я серьезно…
— Инопланетян? Оранжевые крокодилы возле реки не шмыгали?
— Ну, сколько можно вспоминать этих крокодилов? Я же потом лечился…
— Видать, не помогло! Безголовые, значит, по улицам шастают? Да я сейчас же вызову психбригаду!