Прощание
Шрифт:
— Для меня понимание того, что команды «Rube ab!» уже больше не существует, произвело сильнейшее впечатление. Хорошо, я мог еще попасть в кутузку, что потом и случилось.
— Прежде чем продолжать философствовать, — говорит старик неожиданно весело, — расскажи, наконец, почему ты оказался в кутузке.
— Я сделаю это по порядку, иначе я потеряю нить. О чем, собственно говоря, я рассказывал тебе в последний раз?
— Что и французы были в Фельдафинге.
— Ах, об этом, да. Так как в Фельдафинг прибывало все больше странных людей, привлекаемых в том числе
— И что ты придумал?
— Неплохое, в общем-то, дело! Я распорядился объявить двух солдат, еще находившихся в лазарете, двух горемык, не знавших, куда податься после «освобождения», тифозными больными, причем по всей форме при содействии сумасшедшего штабс-врача, а также нарисовать щиты с предупреждением о тифозной опасности и разместить их на всех дорогах, ведущих в Фельдафинг. Тем самым Фельдафинг был объявлен тифозной зоной. Волнений было много, но чертовски многих неприятностей Фельдафингу удалось избежать.
— Так жители должны бы поставить тебе памятник, — говорит старик.
— Могли бы! Во всяком случае я трижды спасал этот населенный пункт от желавших его спалить.
— Ну и?
— Ничего с «ну и». Ты не знаешь людей из этой местности. Там много хамства и зависти. О моей роли в это время ходили самые невероятные слухи.
Так как я сижу, раздумывая, старик торопит меня:
— Рассказывай!
— Странные слухи, непревзойденные по абсурдности.
— Давай же, говори!
— Представь себе, например, откуда я мог иметь мои картины?
— Не имею представления.
— Я прибрал их к рукам, то есть конфисковал, будучи шефом полиции и пользуясь благосклонностью оккупантов.
— А где же?
— На виллах партийных жеребцов в Фельдафинге, у боссов фирмы Напола.
— Уж не картины ли экспрессионистов ты имеешь в виду?
— Как раз их!
— Но ведь нацисты не признавали экспрессионистов, — поражается старик, — ты не шутишь?
— Отнюдь. Но представь себе такое! В одном из читательских писем, опубликованных в газете «Зюддойче цайтунг», от меня недавно потребовали раскрыть наконец тайну их происхождения, причем сделать это как можно скорее.
— А откуда у тебя эти картины на самом деле? — спрашивает старик.
— Купил! Просто и трогательно: купил, когда никто не хотел их иметь и стоили они дешево.
— То есть надо было просто иметь деньги и хватать обеими руками?
— Так оно и есть. Идти на очередной аукцион и предлагать больше, чем другие.
Старик пыхтя втягивает в легкие воздух, потом полуприкрывает глаза: наверное, представляет себе, что сделал бы с прибылью он.
Я громко хмыкаю, чтобы вернуть старика на грешную землю.
— Но не из-за этого же американцы сцапали тебя? — спрашивает старик резко.
— Сцапали? Посадить в тюрьму будет точнее.
— Но почему же все-таки?
— Этим я обязан даме Лиде Бааровой.
Старик поднимает глаза и смотрит на меня:
— Как это?
— Это было так. В один прекрасный день ко мне в ратушу заявились два офицера Си-ай-си [37]
— Просто так?
— Виллу для дамы, которую зовут Лида Баарова, известной, как чешская актриса.
— И как любовница Геббельса, если не ошибаюсь.
— Чего ты только не знаешь!
— Это было каждому известно!
— И я знал, или догадывался, что вляпался в неприятную историю.
37
Си-aй-си — Counter Intelligence Corps (англ.) — армейская контрразведка США. (Прим. перев.).
В соответствии с законами сцены старик с шумом втягивает воздух и торопит:
— Как было дальше?
— Очень просто. От меня потребовали, чтобы я никому об этом не говорил ни слова, то есть сверхсекретное дело. Но попробуй такое сделать! Найти пустующую виллу или выгнать из нее людей, а потом разместить в ней эту даму, которую наверняка разыскивают.
Старик ловит каждое мое слово.
— Я оказался в неприятнейшем положении. Действовать в сговоре с двумя болтающими по-берлински агентами Си-ай-си показалось мне не тем, что надо. Но теперь надо было действовать быстро, так сказать, сломя голову, времени для долгих раздумий не было. Случилось так, что на Хёенберг, в отдаленном месте, я нашел одну довольно современную виллу, где проживали одна престарелая дама и ее своего рода экономка. Этих двух дам я уговорил по-доброму перебраться в соседнюю виллу, пообещав им, что это на очень короткое время!
Старик отвлекает меня своей наполовину вопрошающей, наполовину веселой миной, и я вхожу со своим рассказом в штопор. Своим требовательным «дальше?» он возвращает меня на истинный курс.
— Кое-как все уладилось.
— А как выглядела дама? — прерывает меня старик. — Я имею в виду подругу Геббельса?
— Я ее никогда не видел.
— А почему?
— Потому что мне надели «манжеты», причем сразу на следующий день.
Теперь от напряжения старик кривит рот. Жалко, думаю на мгновенье, что я не могу сфотографировать в таком виде. Он же требует:
— Побыстрее!
— Я рассуждал и так и этак, и мне стало ясно, что одинчеловек должен быть информирован о том, какую редкую птичку мы имеем у себя в Фельдафинге, и этим человеком должен быть местный комендант Паттерсон. И тут дело стало совершенно неуправляемым.
— Дальше! — настаивает старик.
— Он сразу же встал, подтянул за ремень брюки сзади и спереди, типичный способ привести себя в порядок. К этому он заявил, ухмыляясь: «I'll investigate her immediately!» [38]
38
Я проверю ее немедленно!