Прощай, Лоэнгрин!

Voloma

Вопросы растворились в воздухе, и мы перешли в комнату с телевизором. Там уже шли титры фильма «Мужики!». Вася как раз аккуратно подхватил задремавшего Игорька и отнес в спальню.

Минут через сорок я вовсю рыдала, да так, что баба Нюра приносила мне настойку пустырника несколько раз, а когда поняла, что это бесполезно, то отошла на безопасное расстояние, с ужасом наблюдая знакомую картину.

Чтобы не разбудить ребенка, я зарылась лицом в подушку, и почти кричала в голос. Идело было далеко не в том, что собака бежала за Волгой через поля, когда дети

уезжали в отцом на Север, и не в том, что жили сиротки впроголодь, потому что мать умерла и старшей сестре приходилось крутиться, чтобы прокормить двух малолетних братишек… Я настолько привыкла не замечать физической боли, что и душевную давно игнорировала, а она копилась и копилась.

Анна Витальевна подозвала к себе жестом Васю и прошептала:

— Василий, как думаешь, это лечится? Вот каждый раз так? Ничего не понимаю, ну с чего ей так рыдать? Прям сердце разрывается, как слышу это! Совсем молодая! Какие у нее проблемы могут быть? Может тоже наркоманка?

— Все может быть, баб Нюр, — Вася усмехнулся, давая понять, что вовсе так не думает. — Человеку легче становится, вот видишь? Пускай, пускай…

— Ой, поздно. Пойду с внучеком прилягу, а ты присмотри за Авочкой. Я водку попрятала, ты ее водицей отпаивай. Хорошо?

На том консилиум и закончился.

Вася уселся рядом со мной на диване. Я тут же перекочевала к нему с подушкой на колени. Рыдания сотрясали плечи и каждый вдох сопровождался судорожным заикающимся звуком. Широкая ладонь осторожно скользила по моей голове, утешая лучше всяких слов.

Вася знал, что убивать людей дело не простое. На его совести тоже значились отнятые жизни, правда, куда меньше, чем у меня, да все они случились в те времена, когда он служил в Афганистане.

В сон я проваливалась настолько внезапно, что со стороны выглядело будто я теряла сознание.

А утром, уже чувствовала себя на все сто. Просыпалась я по привычке рано, впрочем, баба Нюра подхватывалась еще раньше. Как она любила говорить: «Козы сами себя не подоят!».

На стуле, рядом с диваном, висела моя одежда — выглаженная и чистая. Под стулом ровненько стояли кроссовки. Баба Нюра слишком хорошо знала мои привычки. Каждый день спозаранку я выходила на пробежку и сегодняшний день не был исключением.

Переодевшись, я прислушалась к кромешной тишине в доме, наслаждаясь тем, как сладко ее ворошат торопливые стрелки старинных часов. О вчерашнем срыве напоминали только жуткие отеки на лице и поразительно ровное сердцебиение. Теперь можно было думать о ком угодно. Даже недавний образ Алекса в Нойншванштайне и история вокруг него, не вызывала во мне фантомных болей в груди.

Жизнь продолжалась и на сегодняшний день были запланированы два важных события — окучивание картошки и визит к местной чиновнице Нельке.

Не стоило откладывать их исполнение, и я подошла к рукомойнику, чтобы умыться. Холодная вода быстро взбодрила. На кухне, на столе меня ждал стакан воды и пузырек с настойкой золотого корня. Это средство баба Нюра считала панацеей и пичкала меня ею все дни, пока я пребывала в Пылюкановке. Приняв

снадобье, я прожевала терпкий вкус во рту и вышла во двор.

Рекс глухо зарычал на меня, но на этом его активность закончилась, потому что в зубах собаки была зажала голова несчастного петуха, а рядом лежала перевернутая миска. Глупая птица снова попалась на эту нехитрую приманку.

— А кому сейчас легко? — протянула я сама себе.

Я тихо прошла мимо хлева, где слышалось копошение бабы Нюры и оживление, царившее среди коз. В сараюшке на краю огорода, по обычаю были сложены лопаты, тяпки, грабли и прочая огородная утварь.

Раннее утро баловало белесым рассветом, обильной росой и холодящей дымкой.

Баба Нюра много раз объясняла мне зачем нужно окучивание для картошки, но я считала это чистой блажью. Удивительным было другое дело — в процессе несложных манипуляций, голова и ход мыслей приходили в невероятный порядок. Плантация картофеля занимала чуть ли не двадцать соток и меня обнаруживали за помощью, когда треть этой площади была позади.

— Деточка моя! Ну, что же ты надрываешься?! Да брось ты эту тяпку? Ой, совсем тупенькую взяла. Погоди, я тебе другую дам, — баба Нюра со всех ног побежала к сарайке. — Я думала ты побегаешь с утречка.

— Не хочется что-то…, - я приняла новенькую тяпку, удивляясь насколько легче идет работа с заточенным инструментом.

— А на завтрак оладушков с яблочком и медом будешь?

Услышав знакомые голоса к нам вальяжно подошел Марсик и шерстяной кучей плюхнулся к ногам бабы Нюры уложив огромную морду ей на стопы.

— Буду, баб Нюр. Спасибо!

— О! Явился лизоблюдник, — не смотря на мягкие ругательства, хозяйка любовно потрепала пса по загривку. — Ну, пойду хлопотать. О, Васятка на помощь тебе спешит. Быстро-то как у тебя дело идет. Нет, нет…. Вот смотри, как надо. Не надо так много земли под куст нести! Чуток… Ага, вот так!

Грозно глянув на подоспевшего помощника, баба Нюра скомандовала:

— Вась, иди с другого конца начинай!

И только этот спокойный мужик отошел от нас на приличное расстояние, баба Нюра сделала виноватое лицо и остановила мою бурную деятельность, легонько прикоснувшись рукой к плечу.

— Авушка, я же себе зубы вставила. Васятка, как продал этот ваш джип, так не знали куда бежать с такими деньгами. Вот я дура старая и поддалась на уговоры, мол в столицу съездить. Я все отдам! С пенсии тебе на карточку переводить буду, — баба Нюра перекрестилась для пущей убедительности, присматриваясь к моей реакции.

— Нет, нет. Это подарок на юбилей. Не возьму денег, и обратно Вам все на книжку отправлю. Вам идет! Красота какая. А ну-ка улыбнитесь!

На что баба Нюра продемонстрировала мне зубы, страшно оскалившись и тут же снова сникла.

«Значит дело не в зубах и не в долгах!» — промелькнула у меня мысль.

— Дочка… Так ты мне вчера так и не сказала.

— О чем это? — я выпрямилась, ощущая, как спина протестует от такого маневра. Пришлось прищуриться, потому что рассветное солнце било прямо в глаза.