Просека
Шрифт:
Но тут дверь, из которой он появился, снова открылась, вышел высокий парень в пальто, в шляпе. Лицо его заспанно.
— Чего орёшь, борода? — грозно спросил он.
Меховая безрукавка прислонилась к стене, взгляд бородатого устремился в потолок.
— Ты чем недоволен? Мной? Я тебе сказал: липовый отчёт ваш я делать не буду. Подписывать враньё не стану. — Он увидел нас. — А это кто?
— Мы на работу оформиться хотим, — сказал я.
— Кем?
— Рабочими.
— Это
— Так каждый, каждый день! — воздевает руки к потолку бородатый человек. — Как можно работать?
— Весело живут, — тихо сказал Бубнов, — а я думал, тут тишь да гладь. — Он шагнул к женщинам. — Здравствуйте! Привет вам из Ленинграда! Вот направления наши. Давай, Борис.
Женщина просмотрела документы.
— Вы где хотите работать: на перевалочной базе или в лесу?
— Прежде вопрос: что такое перевалочная база, что там делают? Мы как-то прежде всё мимо Тихвина проезжали и незнакомы с его предприятиями.
— На перевалочной базе грузят лес в вагоны. База в городе. Но общежитием здесь мы не обеспечиваем.
— А в лесу обеспечиваете?
— Да.
— В лес, — сказал я, — чего там думать? Оформляйте нас в лес.
Но Бубнов дёргает меня за руку, зовёт в коридор.
— Слушай, может, тебе к белым медведям хочется? — дышит он мне в лицо. — Куда ты просишься? Тут город не город, да и не глушь, а в лесу куда сунешься вечером? На звёзды выть будешь?
— Жить-то негде, — сказал я.
— Найдём. Не пропадём. Ты, я вижу, не бывал в переделках, — лес! Тьфу! Пошли.
Пишем заявления в отделе кадров. Оставив чемоданы, отправляемся искать жильё.
— От центра держимся подальше, — рассуждал вслух мой новый приятель, шагая на полкорпуса впереди меня, — туда, где ещё хоть немножечко пахнет деревней. Нам нужна вдова средних лет и с детьми. У вдовы нет сберкнижки, она считает каждую копейку. И мы для неё будем кладом. А ты — тьфу! — лес! Ты что, в передрягах мало бывал?
Мы на самой крайней улице. За ней огороды, луг и дальше еловый лес. Поглядывая на избы, Бубнов укорачивает шаг.
— В этом и спрашивать не будем, — вполголоса рассуждает он, — в этом домике мужик есть… А тут куркуль живёт. Видишь, сети у сарая; на грузовичке кто-то приезжает к нему… О, гляди, царица в окошке сидит, — кивает он на окно, за которым видно квадратное лицо седой старухи.
Крыша домика из дранки, навес над крыльцом стоит, подломив ногу. Один порожек крыльца разломан.
— Пошли сюда… Здорово, бабуся! — приветствует он старуху.
Та спокойно смотрит на нас, сидя на скамейке. Печь, плита,
— Заждалась гостей, бабуся? Вот мы и явились. — На лице старухи полное безучастие к его словам. — Можно ли зайти к тебе?.. Глухая, что ли, — тихо ворчит он. — Ты слышишь, бабушка?
— А ты чего орёшь? — вдруг басом говорит старуха. — Ты до Верки? Так её нету дома..
— Нет, мы не до Верки. Мы к тебе, бабуся. Ты хозяйка будешь?
— А что надобно-то вам?
— Мы квартиру ищем. Двое вот нас. Работаем на перевалочной базе. До сих пор жили в бараках. Надоело. Люди мы спокойные, деловые, а в бараке и часу тишины нету. Посоветовал один добрый человек к вам обратиться. Говорит, семейство маленькое у них, только рады будут пустить жильцов.
— А кто ж это тебе посоветовал?
— Иван Гаврилыч, который на станции работает. Ну, дак как?
Старуха думает, зачем-то выдвигает ящик стола. Заглядывает в него.
— А платить будете?
— По месту и деньги. Комнатку нам дадите на двоих — сговоримся в оплате, мы люди серьёзные, понимаем что к чему. Есть комната?
— Да есть. — И она говорит, что надо подождать её дочку Верку. Та верховодит в домике. Вот придёт на обед и скажет своё слово. Работает дочка кладовщицей в горторге.
Старуха показывает комнату; вход в неё отдельный, из коридора. Кровать, стол, множество фотографий на стене. Возвращаемся в горницу. Старуха вдруг застывает на месте, прислушивается.
— Идёт, — говорит она, — должно, чаю попить захотела.
Минуты через три в горницу входит средних лет женщина в сапожках, в зелёной шёлковой юбке и в фуфайке. Мельком взглянув на нас, снимает с головы платок.
— Что это у тебя молодчики сидят? — говорит она, трогает рукой чайник на загнетке. — Смотри-ка, каких кавалеров пригласила! Или меня ждёте?
Бубнов говорит, зачем мы здесь. Она смеётся, снимет фуфайку. Наливает в кружку чаю. Говорит, вот, мол, как ей везёт: не было в доме мужиков и вдруг сразу двое объявились.
— Как ты, мать, на это дело смотришь?
— Да мне-то что, мне ничего…
Договариваемся: они предоставляют нам комнату, будут кормить нас. Мы за это платим по четыреста рублей в месяц. Через две недели должны заплатить за месяц вперёд. Бубнов называет молодую хозяйку по имени без отчества. Мне неловко обращаться так к ней.
— Скажите, а как ваше отчество? — говорю я.
Улыбка исчезает с её лица.
— Ах какой молоденький и вежливый красавчик, — качает она головой, прищурив глаза, — ах какой он умненький, товарищ твой, Гриша… Я Вера, Верка и могу быть Верочкой, понятно? А до величания по отчеству я ещё не дожила!