Прошедшее повелительное
Шрифт:
– Вы не поймете их, господин.
– Но мы увидим, есть ли у тебя талант.
Только если у них невероятно острый глаз, подумал Эдвард. Но смех подбодрит их, а ему не повредит. Он торопливо дожевал местную морковку с имбирным привкусом.
– Ладно. – Он встал. Если уж быть честным до конца, на деле он собирался проверить одну из самых своих диких теорий.
Разговоры стихли. В его сторону повернулось еще больше голов. Перебрав в уме свой весьма скудный репертуар, Эдвард остановился на монологе перед битвой при Азинкуре.
– Я произнесу
– Напоминает монолог Капутеза Полководца в «Хиломе», – заметил Тронг.
Эдвард вышел из тени на солнце. Он порылся в груде реквизита, отыскал деревянный меч и занял позицию перед группой кустов. Колени начали дрожать – обычный мандраж перед выходом на сцену. Будем надеяться, Шекспир произведет на них не меньшее впечатление, чем поэзия Пиола на него. Он собирается выступать перед группой профессионалов на незнакомом им языке? Да он с ума сошел! Эдвард произнес в уме вступительные строчки и утер пот со лба. «Все бы тебе красоваться, идиот хвастливый!» Он повернулся к расположившимся под деревьями зрителям и заметил потаенные усмешки. Мистер Баттерфилд, преподаватель английского, всегда советовал ему обращаться к глухой леди на заднем ряду. Он решил обращаться к Пиолу Поэту – тот и впрямь был слегка глуховат и сидел дальше остальных.
– Кто этого желает? – резко произнес он. – Кузен мой Уэстморленд? Ну нет, кузен: коль суждено погибнуть нам, – довольно потерь для родины…
Он увидел нахмурившиеся лица, шок по мере того, как они осознавали, что это язык, которого они никогда еще не слышали.
– Клянусь Юпитером, не алчен я…
Он начал возвышать голос. Но интерес Поэта он уже завоевал – тот смотрел на него во все глаза.
– Я не хотел бы смерти рядом с тем, кто умереть боится вместе с нами. Сегодня день святого Криспиана…
Дольм улыбался. Элиэль подпрыгивала от возбуждения. Тронг, позер старый, хмурился. Но их пробрало! Действует! Крейтон знал, что говорил.
– И будут наши имена на языке его средь слов привычных, король наш Гарри, Бэдфорд, Экзетер, граф Уорик, Толбот…
Возбуждение нарастало. Он ощущал их эмпатию, их профессиональную реакцию. Не его мизерный талант, не ритм поэзии Барда, не вызов и гордость – нет, здесь действовала и другая магия. Фэллоу помер бы от смеха. Глядя на его напыщенные позы, но соль заключалась в том, что труппе нравилась поза, вот он и угощал их позой… Он подбоченивался, размахивал руками и рычал бессмертные слова.
– И Криспианов день забыт не будетОтныне до скончанияЭта бравада захватила всю труппу и его вместе с ней. Нет, не он, а юный воитель, бросивший вызов военной мощи французов, презревший смерть ради славы, шагал перед ними по полю Азинкура. Эдвард слился со своей аудиторией. Радость зрителей передавалась ему, он дышал ею и щедро швырял ее обратно.
– И проклянут свою судьбу дворяне,Что в этот день не с нами, а в кровати:Язык прикусят, лишь заговоритСоратник наш в бою в Криспинов день!Он замер, удивленный, что его никто не освистывает. Бессмертные строки на английском языке растворились в тени чужих деревьев. Он вдруг снова очутился на пыльной поляне у покосившегося сарая, а члены труппы повскакивали на ноги, аплодируя и требуя еще.
Смеясь от облегчения, он благодарно поклонился.
Живот перестал болеть, и зубы тоже. Он чувствовал себя абсолютно здоровым.
Крейтон называл это харизмой.
Генералы, политики и – иногда – актеры.
55
Элиэль с самого начала знала, что Д’вард окажется замечательным актером, но реакция семьи на его игру обрадовала и ее. Поэтому, как только ей удалось отловить Тронга, бредущего куда-то по своим делам, она подбежала к нему.
– Дедушка?
Великан подпрыгнул и уставился на нее так, словно видит впервые. Потом опустился на одно колено и – к ее изрядному удивлению – крепко обнял ее. Его борода щекоталась. Только сейчас она заметила, как от грима загрубело и покрылось морщинами его лицо.
– Внучка, милая! Как я скучал по тебе! Так здорово, что ты вернулась к нам.
Да ну! Нет бы ему сказать это два дня назад!
– Я по тебе тоже скучала. И как-нибудь ты расскажешь мне все о моей матери.
Он отвернулся с выражением боли на лице:
– Это трагическая история, детка.
– Я не сомневаюсь, но сейчас нам не до этого. У меня есть к тебе одно предложение.
– Правда? – Его удивление казалось немного неестественным.
– Правда! – сказала Элиэль. – Мне кажется, Д’вард будет гораздо лучшим Тионом в «Трастосе», чем Гольфрен Трубач.
Она боялась, что он отметет эту идею с самого начала, но он всерьез задумался над этим.
– Очень уж у него странное произношение, Элиэль.
– Но у Тиона там всего несколько строчек, и я знаю, что Д’вард сможет заучить их, как надо. И потом, какая разница? Ты думаешь, публика заметит? Он будет таким убедительным!
Тронг улыбнулся – что делал крайне редко. Если припомнить, так он вообще еще ни разу не улыбался ей так.
– Возможно, ты и права! Но это вряд ли справедливо по отношению к Гольфрену.