Прошедшее повелительное
Шрифт:
– Мое имя – Илла. Ты должна называть меня «мать».
Элиэль промолчала.
От улыбки Иллы способно было свернуться молоко.
– Стань на колени и поцелуй мой башмак.
– Нет! – отшатнулась Элиэль.
– Отлично! – Улыбка сделалась шире. – Вот мы и устроим небольшое испытание, ладно? Когда ты готова будешь повиноваться – когда ты больше не вынесешь, – скажи мне, что готова поцеловать мой башмак. Я буду знать, что мы сломали тебя. Мы обе будем знать. Ты вступаешь в мир беспрекословного повиновения.
Она подождала ответа. Не дождавшись –
– Если хочешь, можем попробовать и порку.
– А как же Кен’т?
Илла расхохоталась, словно ждала этого вопроса.
– Кен’ту молятся мальчишки и старики. Мужчины тоже не без удовольствия участвуют в его таинствах, но что-то я не помню, чтобы вокруг его храма лежало много их трупов!
Женщины редко ходят в его храм – ведь Кен’т бог мужской силы.
– Он мой отец?
– Возможно. Богиня сделала такой намек. И это хорошо вяжется с тем, что сказал твой дед. От женщины, которой владел бог, в дальнейшем мало толку.
Это Элиэль и сама знала по старым легендам: Кен’т и Исматон, Карзон и Харрьора. Когда интерес бога к женщине иссякает, она умирает от неразделенной любви. Как странно, что Пиол Поэт ни разу не использовал для пьесы эти две легенды о прекрасной любви!.. Она ведь никогда больше не увидит спектаклей Пиола.
Странно слышать, как Тронг называет себя ее дедом!
На каменном лице жрицы невозможно было разглядеть ни следа сочувствия.
– Не думай, что из-за этого ты какая-то особенная. Ребенок смертного смертей, вот и все.
По всеобщему убеждению, он еще хуже остальных. Слова «божье отродье» были самым тяжким и неприличным оскорблением. Они означали, что этот человек – лжец, мот, ублюдок и что мать его была не лучше.
Элиэль вспомнила молельню Карзона и эту величественную бронзовую фигуру. Кен’т – тоже Муж. Может, ей стоило помолиться Карзону? Она ведь даже не знает имени матери.
– Если ты думаешь воззвать к нему, – презрительно бросила Илла, – побереги силы. Богу зачать ублюдка – что смертному плюнуть. Так что на твоем месте я бы и не заикалась. Теперь ты служительница Великой Оис, да к тому же не самая младшая по возрасту. Так что я уж объясню тебе кое-что.
Она сложила пухлые руки на коленях.
– Мы получаем множество никчемных девчонок, обычно младше тебя. Но большинство из нас рождено в храме. Моя мать служила здесь жрицей, и ее мать – тоже. Мы служим Владычице вот уже восемь поколений.
– А твой отец?
– Кто-то из молящихся. – Илла оскалилась в улыбке. – Сотня молящихся. И не думай укорять меня этим, божье отродье. Через год-другой Владычица окажет тебе милость. Сначала тебя посвятят жрецы, ну а потом ты будешь служить ей тем же самым образом. Можешь считать это большой честью.
– Но я не хочу!
Толстая жрица рассмеялась, отчего тело ее заколыхалось под хламидой.
– О, ты еще захочешь! Тебя подготовят как следует, и ты будешь рваться начать. Вот я – мне сорок пять лет. Я родила восьмерых детей во славу Владычицы, и мне кажется, скоро рожу еще. И ты так будешь
«Им придется приковывать меня к кровати цепью», – подумала Элиэль. Она скорее умрет с голоду в карцере. Ничего не ответив, девочка уставилась в пол.
– Почему ты хромаешь?
– Моя правая нога короче левой.
– Сама вижу. Почему? Ты что, родилась такой?
– Я выпала из окна, когда была совсем маленькой.
– Очень глупо с твоей стороны. Впрочем, все равно. Это ведь не видно, когда ты лежишь на спине, верно?
Элиэль стиснула зубы.
– Я задала тебе вопрос, сучка маленькая!
– Нет, не видно.
– Мать.
– Мать.
Илла вздохнула:
– Ты начнешь службу, ощипывая кур. Через год ты сможешь ощипывать кур и во сне. Драить полы, стирать белье… добрая, честная работа для укрощения духа. Обычно мы начинаем с обета послушания. Все же… – она нахмурилась, – все же в твоем случае Владычица дала другие указания.
– Какие указания?
– Мать.
– Какие указания, мать?
– Что следующие две недели тебя надо держать строго взаперти. Я даже не знаю, можно ли тебя будет отвести к алтарю для обета. Спрошу отдельно. И стражу у двери, надо же! – Старую жабу это, похоже, и беспокоило, и забавляло.
– «Филобийский Завет»!
Илла выпучила глаза.
– Что?
Элиэль выпалила эти слова, не подумав, и уже пожалела об этом.
– Он упоминает меня.
– Кто тебе сказал? – недоверчиво фыркнула женщина.
– Жнец.
Илла вскочила со стула с проворством, неожиданным для ее туши. Пухлой рукой она залепила Элиэль пощечину с такой силой, что та не удержалась на ногах и упала навзничь на тюфяк. В ушах звенело от удара, во рту ощущался противный привкус крови.
– За это попостишься день, – заявила Илла, выходя и хлопая за собой дверью. Лязгнул засов.
Окно комнаты выходило на восток. Оттуда открывался отличный вид на сланцевые крыши Нарша. Стена под окном была лишена рельефа, да Элиэль и не могла бы спуститься по ней. Высоты более чем достаточно, чтобы переломать ноги. Путь наверх выглядел не лучше, ибо до карниза оставался еще целый этаж – они подумали и об этом.
Под окном лежал мощенный булыжником дворик, часть храмового комплекса, окруженный рядом больших домов за высокими каменными оградами. В просветы между домами виднелась улица, по которой спешили по своим делам люди – свободные люди. Она могла разглядеть даже куски городской стены, Наршуотер, фермы, луга. Высунувшись из окна, насколько хватило духу, она смогла увидеть луг с загоном для мамонтов. К северу и югу долина Наршфлэт переходила в холмы Наршслоупа. Холмы вздымались все выше и выше, пока наконец не сливались с горами Наршвейла. Наршвейл был виден из окна во всей красе. Жаль, подумала она, что отсюда не видно его границ – там, где небо, долина и горы сливаются вместе. Наршвейл – такая маленькая и пустынная страна. Интересно, чего это Джоалия и Таргия так собачатся из-за нее.