Прошлое лето

Борисов Михаил

Ошибка заключалась в том, что я просто шагнул, а следовало прыгнуть. Наши пальцы разминулись в нескольких сантиметрах друг от друга, и я успел заметить, какой ужас возник на её удаляющемся лице…

Хмурая медсестра подоткнула одеяло так, словно я украл у неё кошелёк. Странное дело — я и сам чувствовал себя так, как будто был в чём-то виноват.

Так всегда чувствуешь себя с женщинами, которые носят на лице опущенные уголки губ. Самое страшное, что у некоторых это появляется с юности. Встречая их на улице, я понимаю, что как минимум одним несчастным мужчиной на планете станет больше. Женщины с таким выражением лица обычно воображают, что они брезгуют править миром, а на самом деле — они не в силах справиться даже с собственным телом, расползающимся во все стороны.

— Посетитель к вам пришёл. Десять минут. — И сестра ушла, покачивая необъятным задом, на котором даже больничный балахон был в обтяжку.

Дверь закрылась за сестрой, а я остался ждать неведомого посетителя. Голова работала с трудом, и я вскоре отказался от попыток угадать, кто бы это мог быть.

Сбоку от кровати сгустилось серебристое облачко. Мне сейчас было не до галлюцинаций, но из любопытства я скосил глаза — и почувствовал, как сердце, которого люди обычно не ощущают, вдруг стукнулось о рёбра и замерло.

— Прости меня. — Сказала она. Я увидел подозрительно блестевшие дорожки на щеках. — Прости, пожалуйста. Я не должна была так поступать. Но если бы ты знал, как мне тебя там не хватает…

Пересилив себя, я поднялся и опустил с кровати переломанные ноги. Она смотрела на меня со страхом — но в этом страхе проскальзывала надежда, вот теперь я понимал разницу. Она сказала, что ей меня не хватает — да за одни эти слова я готов был выйти без парашюта откуда угодно!

— Дай руку. — Попросил я её и удивился собственному хриплому шёпоту. Она колебалась совсем немного, и из облачка тумана, каким она казалась до сих пор, появилась ладошка —

такая знакомая мне, с родинкой между указательным и средним пальцами.

— Нормально. — Прошептал я. — Теперь не промахнусь. — И сделал шаг вперед. Кажется, я сделал больше, чем собирался: я не только нащупал своей рукой её горячую ладонь, но и опёрся о её плечо, такое податливое. Левая нога подломилась, и мы повалились куда-то вбок, обрывая трубки со штативов, и яркие красные пятна расплылись по простыням — всё, что я успел заметить краем глаза. Пола не оказалось в том месте, где он должен был быть — мы прошли сквозь него, и всё, что я чувствовал — её руки, обхватившие меня за плечи всё время, пока мы падали.

Падение было недолгим. Провалившись сквозь какую-то мутную тьму, мы выпали на полянку под берёзами. Полянка была мне до боли знакома: это здесь я сделал одну из лучших её фотографий. Я снова лежал на боку, совершенно здоровый, и держал в руках фотоаппарат, обращаясь к худенькой зеленоглазой барышне с ямочками на щеках, которая замерла на пеньке напротив:

— Да не смотри ты на меня! Смотри в сторону, во-о-он туда…

Выждав чуть-чуть, я поймал мгновенье, когда она действительно подняла глаза куда-то в синеву над берёзами, и осторожно нажал на кнопку, заранее чувствуя удачу — у неё во взгляде было столько нежности, что на фотографии хоть небольшая толика должна была остаться.

Знаете что? Я терпеть не могу историй, которые плохо заканчиваются. Если кто-нибудь из вас наткнётся на надгробие, на котором по нелепой случайности красуется моё имя — знайте, это один из капризов Анны. Как выяснилось, она настолько ревнива, что считает необходимым стереть воспоминания обо мне из памяти кого бы то ни было. Вообще-то она и не на такое способна. Я разве не говорил, что нет ничего обаятельнее женщины, осознающей свой каприз?

Если бы вы знали, как хорошо прошлым летом…