Прошлой осенью в аду
Шрифт:
– Вы как-то странно на меня смотрите, – сказал маньяк, заметив мою расстроенную физиономию. – Это у вас последствия обморока. Вам надо выпить...
– Я не пью!
– Я хотел сказать, выпить валерьянки, корвалола. У вас есть корвалол? Я понимаю, что здесь задержался. Но оставить вас одну, в пустой квартире, в таком состоянии...
Вот ирония судьбы! Вчера Наташка дурачила Чепырина и врала на эту тему, а сегодня я действительно одна в квартире, в дурацком положении. Не дурацком – катастрофическом! И непонятно, что мне теперь делать.
– Вы очень нервная, – сочувственно изрек маньяк. Он
– Можете к ней возвращаться. Я совершенно здорова и спокойна. На мне даже халат высох!
– Вы гоните меня?
Голубые глаза маньяка озарились жалобным недоумением.
– Не гоню, но...
Может быть, действительно не стоит его раздражать? И тогда он не потащит меня в Первомайский парк, а просто посидит, отдохнет и уйдет?
– Я понимаю, мое присутствие вас тяготит, – сказал он. – О, как вы неправы! Если бы вы знали, какие тучи собрались над вашей головой! И вот, вот... разразится гроза!.. И как же вы пожалеете...
Он медленно стал подниматься с дивана, и – нет, не верю! все-таки это было случайное совпадение! – в эту минуту вдруг страшно потемнело. Небо померкло, и громадная белая молния извилисто, с треском стекла в землю прямо перед моими окнами. Мне показалось, что в ее ярком мертвом свете лицо маньяка сделалось очень несчастным. Он медленно, жалко улыбнулся. А ведь этого не могло быть, потому что ничего нельзя рассмотреть при свете молнии. Это в кино, где не молнии, а лампочки, бывают такие мелодраматические сцены. Настоящая молния живет слишком кратко, долю секунды, и видишь лишь ее ослепительный ствол, замечаешь странно переменившееся освещение вокруг, но только глаз берется что-то разглядывать в свете небывалой вспышки, как ее уже нет! Давно нет! А я отлично, в подробностях рассмотрела серьезное и несчастное лицо маньяка и эту медленную улыбку.
Наконец, долгая молния все-таки погасла. Странно, что грома не было. Стояла полная тишина, за окнами серел обычный осенний день. Маньяк встал и понуро пошел к двери. Там остались его мокасины и баул с кремами. Он сунул ноги в мокасины и повернулся ко мне.
– Если бы вы знали!.. Это такие силы, что лучше даже не подозревать, что они существуют! Вы такая прекрасная, совсем одна... Нет, я ничего не буду вам объяснять, я просто останусь, и все!
Он быстро разулся, и тут же грянул гром. Гром, несомненно, принадлежал той самой гигантской молнии. Он был страшный и прокатился по всей земле. Стены вздрогнули. В доме сдвинулись, затрещали, подали голос даже давно забытые вещи. Совсем рядом что-то оглушительно рухнуло и рассыпалось, звеня. Как потом сказалось, это лопнуло стекло в серванте – то самое...
Уж и не знаю, что со мной тогда сделалось. Сознание совершенно не участвовало в моих действиях. Под бешеный громовый раскат я схватила ведерко с песком, стоявшее на обувном ящике (песок я как раз тащила вчера с балкона, когда позвонила в дверь Наташка; я поставила ведерко и побежала открывать). Одним махом я вывалила содержимое ведерка на маньяка. Комья серого слежавшегося песка обрушились на белый плащ и гиацинтовые завитки. Когда я увидела, что маньяк устоял
– Зачем вы это сделали?
Я ничего не могла ответить. Я окаменела, ожидая самого страшного. Маньяк вздохнул:
– Не беспокойтесь! Пусть будет, как вы хотите. Я ухожу.
Он повернулся к двери и попытался открыть ее. Мне вдруг стало стыдно. Что, если это никакой не маньяк, а просто неудачливый распространитель товаров? Просто немного ненормальный молодой человек, почему-то безнадежно влюбившийся в меня на троллейбусной остановке?
Зачем же тогда он убил Фартукова при загадочных обстоятельствах?
Нет, уж лучше пусть уходит! С дверью он справился вполне профессионально – открыл мой хитрый замок. Я оглядела его белую спину и вдруг заметила на плаще ниже пояса крупный и четкий отпечаток подошвы.
– Вас что, уже били? – зачем-то спросила я.
– Нет. Я купил этот плащ в секонд-хэнде, – грустно ответил маньяк. – Пятно уже было. Оказалось, оно не отмывается... До свиданья...
Он быстро спустился по лестнице. Я закрылась на все возможные запоры и побежала за веником и совком, чтобы убрать песок в прихожей. Я уже собралась заняться этим спасительным в своей разумности делом, как вдруг заметила в углу большой черный баул. Так и есть! Его забыл маньяк. Наверняка он сделал это нарочно, чтоб был повод еще раз вернуться. Вот наказание!
Я хотела было просто выставить баул на площадку лестницы, чтобы больше не впускать в квартиру этого странного типа. Но тут мне в голову пришла мысль: нет ли в бауле каких-нибудь ужасных инструментов маньяка? Ведь он запугивает каким-то образом приглянувшихся ему красавиц? И в конце концов, как-то избавляется от тел! Слишком вид у него облезлый – откуда у такого целая ванна кислоты? Милиция давно проверила все источники кислоты в городе, даже в нашем школьном химкабинете побывала, у Ады Ильиничны, но на след так и не напала.
Я присела на корточки и открыла баул. Ничего в нем не было, кроме коробочек со всякой косметической чепухой, испещренных надписями на венгерском языке. Никаких окровавленных ножей! Не было даже муляжей пистолетов и бомб, а уж это, я знала по криминальным сводкам, имеется даже у самых завалящих преступников. Мне снова стало неловко: я напала на незнакомого человека и осыпала песком. А вдруг он не маньяк? Даже Фартуков говорил, что это только подозреваемый...
Как же быть?
Пронзительно зазвонил телефон. Я взяла трубку и услышала грудной, придушенный голос:
– Юленька! Простите меня ради Бога... Но мне показалось, что вы вчера с вашей подругой лгали мне... Подруга, может быть, и в самом деле нездорова, я в этом не разбираюсь... Но вы! Лгали ваши глаза, лгали губы, лгали ваши тонкие, хрупкие руки!.. Если я чем-то заслужил такое внезапное отторжение, то его причину можно было бросить мне прямо в лицо... но видеть притворство в глазах человека, который дорог... которого всегда влекло ко мне... Это мучительно. Вы, с вашей чуткой душой...
До чего все-таки Чепырин нудный! Наверное, такие же сцены он закатывал своей незабвенной Алле. Поневоле сбежишь к Тер-Оганяну!