Простейшая ветроэлектростанция КД-2
Шрифт:
Он не застал дяди дома, когда вернулся в тот день. Мама возилась на кухне.
– А где Лукас? – спросил Дин.
– Его оставят на ночь.
– Где его оставят на ночь?
– В больнице.
– А что с ним?
– Твой дядя умирает.
– Что?
– Прости меня, дорогой. Я хотела тебе сказать. Не думала, что так все произойдет. Я надеялась, это будет приятный визит, а потом он уедет и…
– Умирает от чего?
– Он слишком много пьет и уже очень давно. Его организм, его печень отказывают.
– Отказывают? Но он ведь только что приехал, – воскликнул Дин и увидел, что от этих слов мама расплакалась, но тут же взяла себя в руки. Она вытерла
– Но почему ничего не делалось, когда его еще можно было спасти?
– Есть вещи, которые мы не можем контролировать, и есть люди, которым мы не в силах помочь.
– Он же твой брат.
– А что мне оставалось, Дин? Я ничего не могла поделать. Он занимался этим всю свою сознательную жизнь.
– Но почему?
– Не знаю.
– Что?
– Я не знаю. Черт возьми, не знаю. Пожалуйста. – Норма выронила тарелку, которую вытирала. Они оба уставились на осколки, разлетевшиеся по полу между ними.
На станции Двенадцатая улица Дин бежит вверх по лестнице, но, заглядывая в телефон, убеждается в том, что на самом деле не опаздывает. Выбираясь на улицу, он замедляет шаг. Поднимая глаза, он видит перед собой Трибьюн-тауэр. Небоскреб мерцает блекло-розовым, и кажется, будто здание, изначально красного цвета, где-то по пути растеряло свой огненный жар. Если не считать простоватых, средних по высоте, «в шашечку», зданий-близнецов правительственного комплекса Рональда Верни Делламса [24] у самого выхода на автостраду I-980 в направлении Западного Окленда, силуэт города ничем не примечателен и кажется беспорядочно разбросанным, поэтому, даже несмотря на то, что редакция газеты Tribune переместилась на 19-ю улицу, а потом и вовсе прекратила свое существование, подсветку башни сохранили.
24
Американский политический деятель, 48-й мэр Окленда (с 2007 г. по 2011 г.).
Дин пересекает улицу, направляясь к зданию мэрии. Он проходит сквозь облако дыма от травки, которую раскуривает компания парней за автобусной остановкой на углу 14-й улицы и Бродвея. Он никогда не любил этот запах, за исключением тех случаев, когда курил сам. Пожалуй, ему не следовало баловаться марихуаной прошлой ночью. Без наркоты он соображает острее. Просто если у него при себе бывает косячок, устоять невозможно. А он продолжает покупать травку у местного барыги. Так-то вот.
На следующий день Дин вернулся из школы и снова застал дядю Лукаса дома, на диване. Дин присел рядом, наклонился вперед, упираясь локтями в колени, и уставился в пол, ожидая, пока дядя заговорит.
– Ты, должно быть, презираешь меня за то, что я превратился в зомби, валяюсь тут на диване, убиваю себя выпивкой. Так она тебе сказала? – начал Лукас.
– Она почти ничего не сказала. Но я знаю, почему ты болен.
– Я не болен. Я умираю.
– Да, но ты же болеешь.
– Я болею от того, что умираю.
– Сколько времени…
– Мы не властны над временем, племяш, это время распоряжается нами. Держит нас в зубах, как сова – полевую мышь. Мы трясемся от страха. Корчимся, пытаемся вырваться, а потом оно выклевывает нам глаза и кишки, и мы умираем, как полевые мыши.
Дин проглотил набежавшую слюну и почувствовал, что сердце забилось быстрее, как если
– Господи, дядя, – произнес Дин.
Он впервые назвал Лукаса «дядей». И не то чтобы намеренно, просто вырвалось. Лукас и виду не подал.
– Как давно ты это знаешь? – спросил Дин.
Лукас включил лампу, стоявшую между ними, и Дину стало не по себе от боли и грусти, когда он увидел, как пожелтели белки глаз у дяди. Сердце снова кольнуло, когда дядя достал свою фляжку и сделал из нее глоток.
– Мне жаль, что тебе приходится на это смотреть, племяш, но это единственное, от чего мне становится легче. Я пью очень давно. Алкоголь помогает. Кто-то принимает таблетки, чтобы прийти в норму. Но и таблетки убивают со временем. Некоторые лекарства – тот же яд.
– Наверное, – сказал Дин, и в животе у него возникло то же ощущение пустоты, что он испытывал, когда дядя подбрасывал его в воздух.
– Я еще какое-то время побарахтаюсь. Не беспокойся. Эта штука убивает годами. Послушай, я сейчас немного посплю, но завтра, когда ты вернешься из школы, давай поговорим о том, чтобы вместе снять фильм. У меня есть камера с рукояткой, как у пистолета. – Лукас поднимает руку с вытянутым вперед указательным пальцем, изображая пистолет, и направляет его на Дина. – Мы придумаем простой сценарий. То, что можно отснять за несколько дней.
– Конечно, но ты уверен, что к завтрашнему дню будешь чувствовать себя достаточно хорошо? Мама сказала…
– Я буду в порядке, – заверил его Лукас и постучал себя в грудь.
Дин заходит в здание мэрии, заглядывает в телефон и видит, что у него в запасе еще десять минут. Не снимая верхней рубашки, он стягивает с себя майку, чтобы обтереть вспотевшее лицо, прежде чем предстать перед жюри. У дверей комнаты, куда ему велено прийти, стоит парень. Дин заранее ненавидит того, кем считает этого парня. Кем тому приходится быть. Он из тех лысых, кому требуется ежедневное бритье. Он делает вид, будто контролирует свои волосы, будто лысая башка – его личный выбор, но слабый намек на волосы проявляется по бокам, а не на макушке. У парня внушительная, но аккуратная светло-русая борода, которая явно компенсирует отсутствие волос на голове, к тому же это нынешний тренд – белокожие хипстеры пытаются выглядеть уверенными в себе, пряча свои лица за густыми бородами и очками с широкой черной оправой. Дин задается вопросом, обязательно ли быть цветным, чтобы получить грант. Парень, наверное, работает с детьми над проектом трэш-арта [25] . Дин вытаскивает телефон в попытке избежать разговора.
25
Трэш-арт – направление в современном искусстве, связанное с включением мусора в арт-объект либо с созданием творчества исключительно из мусора.
– Претендуешь на грант? – обращается парень к Дину.
Дин кивает и протягивает руку для пожатия.
– Дин.
– Роб.
– Ты откуда? – спрашивает Дин.
– Вообще-то у меня сейчас нет места постоянного проживания, но в следующем месяце мы с друзьями перебираемся в Западный Окленд. Там чертовски дешево, – говорит Роб.
Дин стискивает зубы и медленно моргает, когда слышит это: чертовски дешево.
– Ты здесь вырос? – спрашивает Дин.
– В смысле? Здесь ведь нет никого с корнями, верно? – отвечает Роб.