Прости меня…
Шрифт:
— Пожалуй… Но стоит ли так возвеличивать свои дела?
— Стоит. Я думаю, стоит, — повторил он. — Каждый в себе несет… Я далеко не писатель, а вот меня вдруг одолевает суеверие: не успею сделать, камень какой-нибудь свалится, машина придавит, а я не доделаю…
Гукнул впереди гудок тепловоза. Шарахнул по стеклам встречный поезд. Позванивали пустые бутылки из-под нарзана.
Почему-то и меня все время покалывает это предчувствие, что не успею, не поймаю. Будто все надо хватать в один-единственный
Мы смотрели друг на друга. Мне тогда казалось, он понимает мои мысли, понимает, что я понимаю , как он меня в этот миг понимает.
— А впрочем, — сказал он, — вы не гадайте напрасно. Трудно угадать. Я археолог.
— Но как вы попали в такую глухомань? Разве тут есть что-нибудь интересное?
— Мы ведем раскопки в Новгороде. На этой станции землекопы нашли берестяную новгородскую грамоту. Я приехал посмотреть, как и почему.
— Вы с вашей редкой проницательностью, наверное, не угадаете, что я вам хочу предложить.
— И даже не буду пытаться, — добродушно ответил он. — Вы преувеличиваете мои способности.
— Я хочу показать вам, именно вам, то, что почти никто не видел.
— Это любопытно.
— Разрешите мне пригласить вас в очень интересное место… Вы сойдете со мной?
— Ну что ж. Едем, если ненадолго.
9
Проникающий всюду, истомный, совсем ни на что не похожий звук. Мелодия — тянучка нескончаемая, как равнина, среди которой она звучит, нежная, грозная, необъяснимая, кажется, плывет она к дальним, уже невидимым звездам или спускается на землю от них.
Археолог стоял, подняв голову к зыбким осенним облакам.
— Небесная музыка! Что это, а?
— Ветер.
— Не может быть!
— Ветер.
Над нами до самого горизонта блестящей паутиной раскинулось марево металлических сплетений. Высокие мачты несли над полем таинственное кружево звонких линий. Ветер гулял по ним как по струнам, или, проще сказать, по телеграфным проводам. Но только струн этих так много, сплетены они в такой сложный фантастический узор, что бедняга ветер целый день мечется по ним и никак не может распутать и жалуется, гудит от натуги.
— Вот это и есть радиотелескоп. Эта махина, эти мачты — вся эта проволока в чистом поле, — сказал я.
— Больше похоже на рыбачьи сети.
— Но улов невидим.
— А мне кажется, ночью в такие сети можно вылавливать звезды, как жемчужины, а?
— Ваше призвание, по-моему, не в том, чтобы раскапывать могильники. Вы слишком поэтичны, уважаемый Археолог. Но звезды вам здесь не покажут. В этом телескопе они выглядят не так романтично, как вы к ним привыкли. Неровная зубчатая линия, звездная кардиограмма на бумажной лепте, вот и все. На звезды не смотрят. Здесь их слушают.
— Какой, наверное, мощный хор, какое
— Да, если сравнивать с обычным телескопом, этот создает богатое звучание. Световой телескоп, — читал я импровизированную лекцию, — одна лазейка в небо, и та не совсем удачная, узкая, слишком тоненькая замочная скважинка, еле нос влезает. А между тем небо рассказывает о себе множеством излучений, каждое выглядит широченным, распахнутым настежь окном. Рано утром вы услышите, как разговаривает вселенная.
…Мы ехали сюда на трясучем «газике» от полустанка на берегу реки. Мы устали. Но волшебная сетка над головой была и в самом деле такой непривычной, таинственной, великолепной, что под ней хотелось бродить и бродить, шагать и думать бог знает о чем, и слушать непостижимую симфонию разумной техники. Но бородатый молодой Начальник этого чуда позвал нас обедать в бревенчатую столовую. Потом проводил в маленький деревянный дом.
В низкой, пахнувшей лесом, тесноватой светелке были приготовлены две раскладушки с колючими одеялами. Два стула и четыре гвоздя у притолоки дверей — вешалка. Здесь мы будем жить. А в другом таком же крошечном доме поселятся мои аппараты, когда придет машина с багажом.
Я посоветовал моему гостю лечь пораньше, потому что на заре нас поднимут. Вселенная просыпается рано утром.
…Нас разбудили в условленное время.
Ночь холодела непроглядными черными окнами, пробираясь в комнату застылым несильным ветром. Когда мы оделись и вышли на воздух, под ногами хрустел иней. Потрескивал тонкий ледок на лужицах. Мы подняли воротники, спрятали руки в карманы и шагали, стараясь не потерять в темноте силуэт провожатого.
— Вот на рыбалку так же просыпаются. Бр-р, ну и холод! — сказал, поеживаясь, Археолог.
Мне показалось, он идет прихрамывая. Наш провожатый несколько раз останавливался, поджидая нас. А без него легко было заблудиться под плотно затянутым поющим черным небом, среди редких, озябших огней. Там, наверху, ни единой звездочки, там никакого просвета, но мы сумеем увидеть невидимую вселенную.
Где-то очень далеко протяжно крикнул осенний пароходный гудок. Ночь похрустывала, звенела тонкой сеткой мерцающих проводов.
…Мы на миг ослепли, зажмурились от лампы. К нам поднялся бородатый Начальник, приглашая занять свободные стулья.
— Вам повезло, — сказал он Археологу. — То, что мы сегодня, может быть, послушаем, ловится три-четыре раза в месяц, не больше.
— Доброе утро, вернее, добрая ночь, — ответил Археолог, и девушка-оператор улыбнулась.
— Добрый день, — сказал тогда молодой бородатый Начальник. — Присаживайтесь…
Непривычные дощатые стены были увешаны циферблатами, как светлица в деревенском доме, увешанная семейными фотографиями. Стрелки приборов жили почти незаметно, тихо, лишь кварцевые часы тикали на всю комнату.