Прости меня…
Шрифт:
На окнах белые, гармошками, непроницаемые шторы. Но я заметил еще на повороте прозрачную черноту в одном окне и встал так, чтобы она меня видела, если, конечно, ходит она за этим окном.
Солидное здание, солидная библиотека… Но работает она с первоклашками. В зале, наверное, шмыгают носами, шелестят книгами, шепчутся, толкают исподтишка друг друга маленькие Ладушкины почитатели. Она сидит строгая, тоненькая, сдвинув брови для пущей солидности, мягкий воротничок делает ее похожей
Она выйдет, я поспешу к ней. Вздрогнут от неожиданности ресницы. «Я ждал тебя, — скажу я, — поедем сначала куда-нибудь, наверное, ты голодная. Потом в институт». — «Почему тебя не было два дня? — спросит она. — Почему ты не звонил?» — «Не сердись. Так много свалилось на меня…»
За черным окном, прилипнув к нему носом и растопыренной ладошкой, стоял человек лет восьми. Больше там никого не было видно. Человек смотрел на улицу, на меня и чертил пальцем по стеклу что-то похожее на волны и, кажется, не видел ни улицу, ни меня. Был он стриженый, маленький, ушастый.
Потом пришел он.
Тот самый вихрастый парень, которого мы встретили тогда в ее переулке в минуту нашего бегства от инспектора.
Ничего. Довольно приятная внешность. Рост подходящий.
Глаза, уши. Так себе. Мальчик и мальчик.
Он ходил по тротуару, солидно зажав сигарету в пальцах правой руки. Ходил, смотрел на часы, ходил мимо подъезда, мимо зашторенных окон, мимо единственного черного. Ходил, ходил…
Я тоже смотрел на часы.
Лада не шла.
Может быть, она видела его?
Может быть, ее до сих пор не отпускают?
Может быть… Все может быть!
Но я не знал, что я должен делать. Сказать ему — катись… Почему?
Может быть, она ждет, когда он сам уйдет восвояси? Может быть, она хочет, чтобы я подождал, пока он уйдет? Может быть, ее не отпускают?..
Лада не шла.
Может быть, она хочет, чтобы я догадался на минуту, на две, на десять уехать и позвонить ей?
Может быть, сегодня уехать? Не мешать ей? Нельзя так врываться…
В черном окне маленький человек рисовал на стекле таинственные волны.
Радость улетела.
Может быть, ее до сих пор не отпускают… Может быть, ее просто уже нет, и она ушла раньше…
Я включил мотор.
Он остался там.
13
— Тьфу ты, нечистая сила, — Шеф бросил на стол серебряный нож, который только что вертел в руках. — Одно постичь не могу: как ты меня, пожилого, серого, зубастого, заманил на эту лекцию? Почему я согласился?
Из Политехнического мы забрели в «Берлин».
Молодой, похожий на дипломата повар показал
Шеф крякнул: «Хо-орош…» И теперь мы ждали, когда этот карп вернется к нам золотым от корочки, в развале золотых картофелин и чего-то еще.
— Выпьем, — сказал он.
— А потом танцевать пойдем, — съязвил я.
Он поглядел по сторонам.
— Не вижу повода к веселью, да и приглашать некого… Ладно, закусывай.
— Так чем ты недоволен? Развлекся на лекции.
— Не выношу глупости, а еще пуще невежества… Летающие блюдца, тарелки… Шарлатанство!
— Если гибнут пилоты в погоне за этим шарлатанством?
— Иллюзия, мираж.
— Мираж нельзя уловить локатором, а ты слышал… они имеют плотную массу, объем.
— Смена воздушных слоев, — Шеф густо положил на калач слой масла. — Граница может быть настолько резкой, что луч радара будет отражаться как в зеркале.
— Не криви душой. Тебе сказали: сигнал не отражается, он усиливается летящей…
— Кастрюлькой, ты хочешь сказать? — он впился в калач.
— Блюдечком с голубой каемочкой, — отпарировал я.
Шеф промычал что-то полным ртом, судя по глазам, весьма ироническое.
— Не надо, как с нашими лучами, — воспользовался я беспомощностью собеседника. — Непонятно, значит, приклей причину, какая тебе удобней, выдай за неоспоримое — все остальное к черту.
— Огэя кукая моэ муумия, — процедил он.
Только я мог по едва уловимым сочетаниям слов и богатству моей эрудиции понять сказанное: «Очень кому-то мало мистики…»
— Даже при твоей скептичности, — ответил я, — можно и тут найти зерно… Если не пришельцы катаются в тарелках, то, может быть, хрустальки атмосферного льда, зеркальные слои путают наши лучи с отражением чего-то.
— Улуая моэки псс.
«Слушаю тебя, милый, и посмеиваюсь», — безошибочно переводил я. Тут он одолел калач и сказал на чистом русском языке:
— Много ты собрал этой всякой магнитной мистики? Помогает?
— Пока нет. А ты мыслишь, я это без пользы?
— Не знаю, тебе видней… Пропадаешь по разным лавочкам. Спрашиваю: где наш Искатель? Маринка плечиками ведет. Уехали в институт металлов, уехали в Магнитный, уехали на семинар омагниченной воды, уехали в Историческую древние книжки лузгать… А мне потом звонят, уговаривают. Руденко прямо домой звонил, просит: «Послушай, не мог бы ты отпустить к нам своего лаборанта». Тебя, значит… «Уж очень хватко и чисто он видит и мыслит. Зачем тебе такой? У тебя же электроника…» Обнаглели!