'Прости, мой неоцененный друг!' (Екатерина II и Е Р Дашкова)

Елисеева Ольга Игоревна

"Заметив, что императрица была украшена лентой св. Екатерины и еще не надела Андреевской -- высшего государственного отличия -- ... я подбежала к Панину, сняла с его плеч голубую ленту и надела ее на императрицу, а ее Екатерининскую, согласно с желанием ее, положила в свой карман".
– рассказывает Дашкова. Этой алой ленте, надетой на черное платье, в котором в дни траура по Елизавете Петровне петербуржцы привыкли видеть новую императрицу, вскоре суждено было сыграть важную роль. "Государыня предложила двинуться во главе войск на Петергоф и пригласила меня сопутствовать ей, -- продолжает рассказ Екатерина Романовна.
– - ...Желая переодеться в гвардейский мундир, она взяла его у капитана Талызина, а я, следуя ее примеру, у лейтенанта Пушкина... Я уехала домой переодеться,

а по возвращении моем я застала ее в совете, рассуждавшем о будущем манифесте. Так как известие о бегстве императрицы из Петергофа... уже могло дойти до Петра III, то я думала, что он двинется к Петербургу... Я подошла к государыне и на ухо сообщила ей свою мысль, советуя принять всевозможные меры... Мое нечаянное появление в совете изумило почтенных сенаторов, из которых никто не узнал меня... Екатерина сказала им мое имя... Сенаторы единодушно встали со своих мест... Я покраснела и отклонила от себя честь, которая так мало шла мальчику в военном мундире"45.

Цитируя сообщения княгини о восторженных толпах, носивших ее на руках, или "почтенных сенаторах", как по команде вставших приветствовать юную заговорщицу, мы хотим на время отвлечь читателя от вопроса о достоверности приведенных фактов. Нам важно показать, как чисто сценическими средствами в жизни и литературными в мемуарах Екатерина Романовна подчеркивала свое значение для переворота. Это удалось ей настолько хорошо, что всего через 4 дня после описываемых событий императрица посчитала необходимым опровергнуть перед своими европейскими корреспондентами сведения о серьезности роли подруги в заговоре.

"Княгиня Дашкова, младшая сестра Елизаветы Воронцовой, напрасно пытается приписать всю честь победы себе.
– - с раздражением говорит Екатерина в письме к Станиславу Понятовскому от 2 августа 1762 г.
– - Она знала кое-кого из главарей, но была у них на подозрении из-за своего родства, да и ее девятнадцатилетний возраст не особенно располагал к тому, чтоб доверять ей. И хоть она и заявляет, что все, что происходило со мной, прошло через ее руки, не следует забывать, что заговорщики были связаны со мной в течение шести месяцев, и задолго до того, как она узнала их имена". Императрица словно заочно полемизирует с Дашковой. Видимо, ко 2 августа внутренний разрыв между ними уже произошел, хотя внешне подруги до самой коронации и заговора Хитрово еще сохраняли доброжелательные отношения. "Она действительно умна, -- продолжает Екатерина, -- но тщеславие ее безмерно. Она славится сварливым нравом, и все руководство нашим делом терпеть ее не может. И.И. Шувалов, самый низкий и трусливый из людей, тем не менее, написал, как говорят, Вольтеру, что женщина девятнадцати лет сменила в этой империи власть. Разуверьте в этом, пожалуйста, великого писателя. От княгини Дашковой приходилось скрывать все каналы тайной связи со мной в течение пяти месяцев, а четыре последние недели ей сообщали лишь минимально возможные сведения"46.

Как непохож этот текст на сердечные излияния Екатерины в записках к самой Дашковой. И все же именно ему приходится верить, благодаря его неподдельному эмоциональному наполнению и прозрачности всех мотивов корреспондентки. Она не может допустить, чтоб ее роль спасительницы Отечества в сознании Вольтера (а вместе с ним и всей читающей европейской публики) была приписана кому-то другому.

Однако такое противопоставление обозначится лишь после переворота, пока же подругам предстояло еще многое испытать вместе. Во второй половине дня 28 нюня наступает звездный час Дашковой -- поход на Петергоф.

Две императрицы

Поход на Петергоф был яркой, но уже не опасной страницей переворота. Власть в столице находилась в руках у заговорщиков, Сенат и гвардия присягнули новой императрице, военно-морская крепость Кронштадт признала власть Екатерины II, оставалось только арестовать императора. Его голштингские войска в десять раз уступали по численности тем полкам, которые двинулись против них. Поход Екатерины II во главе гвардии символизировал ее победу и нужен был для того, чтоб еще ярче продемонстрировать силу новой власти. Массовое действо, хорошо срежиссированное зрелище -- этот поход концентрировал в себе все самое

театральное, что было в перевороте 28 июня. Поэтому здесь Дашкова оказалась на своем месте.

При чтении записок Екатерины Романовны создается впечатление, что на фоне гвардейских полков должны были явственно виднеться две женские фигуры в преображенской форме, скакавшие где-то впереди. "Мы сели на коней и поехали во главе двенадцатитысячного войска"47, -- сказано в переводе мемуаров Екатерины Романовны, сделанном Г.Н. Моисеевой для издания 1985 г. Несколько иначе эта фраза звучит в издании А.Н. Герцена: "Мы сели на своих лошадей и по дороге в Петергоф осмотрели двенадцать тысяч войска"48.

Перед нами далеко не самое существенное разночтение переводов текста Дашковой, обусловленное использованием разных протографов. Однако даже в этом незначительном случае зафиксированы два разных действия. Согласитесь: ехать во главе армии, или осматривать растянувшиеся вдоль дороги на Петергоф полки -- далеко не одно и тоже.

Если сопоставить сведения Дашковой с другими известиями о перевороте, то столь привычная для нас картина несколько изменится. Французский дипломат К.К. Рюльер пишет о Екатерине II: "Она села верхом... и вместе с княгинею Дашковой, также на лошади и в гвардейском мундире, объехала кругом площадь, объявляя войскам, как будто хочет быть их генералом... Полки потянулись из города навстречу императору. Императрица опять вошла во дворец и обедала у окна,.. потом села опять на лошадь и поехала перед своею армией"49. А Дашкова? Сопутствовала ли она Екатерине? Ехала ли с нею рядом? Сама государыня и в письме к Понятовскому и позднее в автобиографических записках ни слова не говорит о совместном путешествии: "Я... поместилась во главе войск, и мы всю ночь продвигались к Петергофу"50.

Кажется, пары бок о бок скачущих амазонок все-таки не было. Императрица не могла позволить себе столь явный сценический прокол: никто не имел права затенять восходящую звезду. Представим эту сцену с чисто режиссерской точки зрения. Очень мало кто из простых солдат гвардейских полков, направлявшихся в поход, знал Екатерину II в лицо. Для того и понадобился символ -- женщина в преображенской форме, скачущая на коне -чтоб всем сразу становилось ясно: вот государыня. Прозрачный намек на любимую покойную императрицу Елизавету Петровну был абсолютно понятен современникам. "Внемлите все пределы света / И ведайте, что может Бог! / Воскресла нам Елисавета: / Ликует церковь и чертог".
– - писал в М.В. Ломоносов.
– "Елизавета - Катерина, / Она из обоих едина".

Дама на коне с обнаженной шпагой в руках -- вот государыня для огромной массы гвардейцев. К ней направляются волны ликования, и чтобы постоянно поддерживать в войсках восторг, воодушевление, любовь к новой правительнице, необходимо, чтоб они ее постоянно видели, чтоб она казалась им близкой и доступной. Один человек, даже такой энергичный как Екатерина II физически не мог быть сразу в нескольких местах. Поэтому появляется "вторая" Екатерина -- дублер в той же форме, на такой же лошади. И кстати в алой орденской ленте, которую так недавно сняла с себя настоящая государыня и передала Дашковой.

Если мы внимательно вчитаемся в текст Дашковой, то обратим внимание, что княгиня не просто скачет рядом с государыней впереди полков, а постоянно ездит отдавать приказания, перемещается от авангарда к арьергарду и обратно. Не даром другие мемуаристы не отмечают совместного пути Екатерины и Дашковой, они обращают внимание только на "государыню", но на какую?

Явление двух Екатерин во главе полков было смелым и опасным режиссерским решением. Оно могло стать как триумфом постановки, так и ее провалом. Может ли царица двоиться в глазах подданных? Конечно, нет. Поэтому подруги и не едут в Петергоф бок о бок. Одна из них скачет впереди полков, другая появляется то там, то здесь, вызывая крики ура и ликование. Конечно, подобная картина могла вскружить голову молодой Дашковой. Не даром впоследствии она называла день 28 июня -- самым счастливым днем своей жизни. Екатерина Романовна купалась в выплеснувшихся на нее восторгах гвардейских полков, в грозном реве приветствий, и относила их на свой счет.