ПростиТурция, или Восток - дело темное
Шрифт:
Годы шли. Борис Семенович рано, но благородно седел. Жизнь в стране менялась — стремительно и кардинально. Заводы разорялись, народ повально беднел, идеалы менялись, стабильность рушилась со звоном свысока упавшего медного таза. Вовремя сообразивший, куда и откуда дует ветер перемен, товарищ Леви душевно попрощался с коллегами по работе, поклялся всем, кому только можно, в дружеской поддержке и ушел в большой бизнес. Вот тут-то и пригодились все его иностранно-выставочные знакомства, зарубежные связи и прочие блага острого ума и национальной хватки.
В отличие
У Ксюши же в связи с папиными успехами друзей вообще не осталось. Потому как большинство приятелей и одноклассников решили вдруг по любому поводу пользоваться знакомством с дочерью одного из самых «крутых мэнов» города и с навязчивым дебилизмом все время Ксюшу доставали. По любому поводу развязные подростки заявлялись к высокой красотке и гнусавыми ломающимися голосами озвучивали свои проблемы — мол, так и так, Ксюха, тут такой вот праблам приключился. Типа хелп необходим. И какая тут может быть искренняя дружба? Да никакой, чесслово…
Дело дошло до того, что Ксюше регулярно приходилось сначала офигевать от наглости, а потом (несмотря на интеллигентную бабушку и академическое воспитание) посылать на так называемый йух совсем уж оборзевших людей из ближнего окружения. Народ как с ума посходил — клянчили, просили, намекали о таких вещах, что в принципе при чем тут небедный еврей, было непонятно…
— Ой, Оксан, а ты не могла бы со своим папой поговорить, чтобы он с главврачом договорился, мне аборт надо делать, а без разрешения родителей никто ничего делать не будет…
Когда слегка придурковатая одноклассница подловила Ксюшку в школьном туалете с этой, мягко скажем, странной просьбой, у Оксанки едва не приключился приступ бешенства!
— Чего? — Нет, ну, наверное, показалось, может, это просто эхо так затейливо скачет по общественному ватерклозету, странными словами отражаясь в колотом кафеле?
Ну не может же человек в здравом уме такие вещи говорить!
И при чем тут, собственно, папа? Он вроде как в связях с несовершеннолетними кобылами замечен не был никогда…
— Чего-чего! — Прыщавая девица с не по годам выдающимся бюстом и переизбытком косметики на неухоженном лице сквозь зубы сплюнула на затоптанный детскими ботинками пол. — Залетела я! Предки узнают — убьют! Аборт делать надо!
— И что? Ну, ты дура, это понятно, а я-то тут при чем? И тем более папа! Если надо что-то делать, иди делай! — Ксюха все еще силилась
— Да нельзя мне без разрешения родителей аборт делать! Я же несовершеннолетняя!!! Я попробовала к главврачу сунуться, ну, чтобы меня почистили, так эта сучка меня чуть не убила! — Девица горестно вздохнула и вот прям искренне в очередной раз поразилась человеческой подлости…
— И что? Я-то тут при чем? Это мой ребенок? Или папин? — Нет, у этой дуры действительно на почве раннего токсикоза голову сильно оторвало.
— Ну как при чем? Откуда я знаю, чей это ребенок? Просто у тебя же папаша — знаменитость местная! И денег у него полно! Скажи ему, пусть он сходит с врачихой поговорит! Пусть взятку сунет! Ты же должна мне помочь! Кстати, ты мне еще денег на аборт дай, а то у меня нету! С тебя ж не убудет!
Жертва акселерации в итоге так и не поняла, почему на нее вдруг разорались, стукнули сумкой по голове и послали в… Короче, далеко и такими затейливыми оборотами, что даже случайно (ну как случайно — стояла и уши грела, как же еще!) подслушавшая весь этот дурацкий разговор виртуозная матерщинница, уборщица тетя Фая, Оксанку с того момента страшно зауважала и даже потом завхозу по секрету сообщила, что евреи на самом деле нормальные люди, что зря на них наговаривают…
Были и другие случаи, не менее нелепые — кто-то звонил посреди ночи из милиции, куда попал за пьяный угон чужой машины, и требовал вызволить его из лап гайцов, кто-то заявлялся к Ксюше с бредовыми идеями и бизнеспроектами для папы, а уж про юных охотниц за папиными капиталами, пытающихся через дружбу с Оксанкой попасть в гостеприимный дом Леви для дальнейшего соблазнения и окольцовывания богатенького Бориса Семеновича, даже говорить стыдно. Ксюха их как минимум штук шесть насчитала — этих псевдоподружек с острым маникюром и алчно-соблазнительным взором…
Вот и спрашивается — как с такими людьми близкие отношения завязывать? Да никак!
Так что если слегка перефразировать Николая Рубцова и его великие стихи «Про зайца», ситуация с задушевными друзьями-приятелями у Ксюхи обстояли примерно так:
Думал, горестно вздыхая, — что друзей-то у него, Кроме дедушки Мазая, не осталось НИ-КО-ГО!..
Одна только задушевная подружка была у Ксюши. Они лет с восьми дружили — с тех самых пор, когда интеллигентная Ксюшина бабушка решила, что осанка и гибкость у девочки не идеальны, и, не слушая никаких возражений, практически насильно записала внучку в кружок художественной гимнастики.
Там-то, в раздевалке, и познакомилась Оксанка с маленькой хрупкой девочкой Эллой.
Сначала они вообще-то подрались. Чешки не поделили, такое у девочек бывает. Потом за эту некрасивую драку обе получили по ушам от пришедших забирать своих детишек старших родственниц — бабушка совершенно классически взяла Ксюшку за ухо и повела растрепанную внучку извиняться перед Эллой и ее мамой за безобразное поведение своего ребенка. Бабушка была искренне уверена, что за свою драчливость девочка должна потупить взор и рассыпаться в искреннем раскаянии.