Шрифт:
1.
Здесь нет того, кого не любишь ты сейчас,
Здесь есть лишь те, кого должна ты впредь бояться.
Неоднозначна та любовь к тебе,
Которой ты могла лишь восхищаться.
Затхлый запах секса в комнате. Время – послеобеденное. Москва тяжело открыла глаза.
– Ещё один день, – прошептала она сухими губами.
Абсолютно голая, она лежит в мятой кровати, только бинт, обмотав локоть, скрывает язвы от наркоты. Голова гудит
Собравшись силами, она поднялась с койки и села на край. Вокруг мрачные стены конченного дна, куда она угодила по собственному желанию.
– Ну, девочка, ты об этом мечтала? – спросила себя и заплакала в ладони. Сквозь пальцы увидев под ногами дюжину использованных презервативов, её промежности сжались в профессиональном спазме и вспыхнули жгучим огнём от натёртых членов.
Открыв дверь из комнаты, Москва вышла в общий коридор, по сторонам которого ведёт ещё четыре закрытых двери. Это место до тошноты знакомо, видя его каждый день на протяжении двух лет уже можно закрыть глаза и пройти его вслепую. Ни на грамм, не стесняясь своей наготы, она прошла этот злачный коридор на общую кухню.
– Доброе утро, – раздался грубый с прокуренной хрипотой голос жирного цыгана, который сидит за кухонным столом и курит сигарету, по затхлому дыму понятно, что далеко не первую.
– Да, – мрачно ответила Москва и прошла к холодильнику.
– Знаешь, а я тебя тут жду, – хитро сообщил он с уродливой ухмылкой.
– И зачем же? – достав холодную бутылку пива, она закрыла холодильник и исподлобья посмотрела в ответ.
– Ты же самая моя любимая шлюшка…
– Мне должно быть приятно это слышать? – открыв бутылку рукой, Москва стала залпом пить из горла прохладное пиво.
– Конечно! – усмехнулся цыган. – А если тебе приятно, то и мне должно… – он затушил сигарету, сдавив бычок в пепельнице и расстегнул ширинку. – Давай прелесть, пусть твоему папочке станет хорошо, – цыган вывалил свой вялый член, вместе с волосатыми яйцами и подмигнул, от чего Москву передёрнуло всю, начиная от горла до самых дыр.
Холодное пиво чуть вернуло её к жизни, и она улыбнулась бутылке, это единственное что пока радует этим утром. Зная, что выбора нет, как и достоинства, Москва поставила бутылку на стол и опустилась на колени перед жирным цыганом.
– Хорошо, очень хорошо, Москва… – блаженно прошипел он, когда она взяла его вялый член в руку. Слегка растерев сморщенную крайнюю плоть, Москва положила член себе в рот и когда он скользнул по её губам, цыган взвыл от удовольствия, как синий кит. Она молча сосёт член, не чувствуя ни вкуса и ни удовольствия, для неё это просто работа, которая переросла в обязанность. – Знаешь дорогуша, а я не забыл про твой день рожденье, – она подняла глаза на него, не отрываясь от процесса. – И у меня есть для тебя подарок, – он достал из нагрудного кармана маленький пакетик с белым порошком. Увидев его, глаза Туники улыбнулись, она тут же стала сосать усердней.
Цыган вздрогнул и замер, перехватив дыхание, а после задёргался в конвульсиях оргазма. Москва высосала из его члена всю сперму до последней капли, её мысли сейчас только о маленьком пакетике, так что это дело её порадовало. Член цыгана тут же обмяк и сморщился в страхе личной откровенности, и он его сразу спрятал в штаны под замок.
– Знаешь дорогуша? – довольным голосом спросил, когда она поднялась с колен. – Возьми сегодня выходной, отметь свой праздник с друзьями, – Москва молча взяла из его рук подарочный пакетик и вернулась к недопитому пиву. Ей невыносимо хочется запить те сгустки тошнотворной спермы чей привкус остаётся во рту с ней на всегда. – Так что,
2.
Она прекрасна,
её любят все.
Кто я такой,
Чтобы позволить себе такие чувства?
Я только перешёл в выпускной класс. В те года всё своё свободное время тратил на компьютерные игры, прожигая дни в компьютерном зале. Таких как я игроков и зрителей в моём районом зале набивалось с горочкой и ещё щепотка с верху.
Отдельно стоящий зелёный магазин из сэндвич-панелей с дополнительным входом для игроков, как будто, что-то незаконное – вот моя услада развлечений тогда. Каждый час после очередной катки мы выбегали за него чтобы успеть во время загрузки перекурить, стараясь не спалиться перед родителями, держали сиги палочками и это было важно. Так из-за дня в день, каждый день, мы как один прожигали своё юное время в этом кэмпзале. В такой один из многочисленных пустых дней я увидел её. Она шла так легко и спортивно по дороге в пятидесяти метрах от меня.
– Привет Машка! – кто-то крикнул ей из моих друзей, на что она весело замахала руками в ответ, улыбнулась и прошла мимо. Во мне появилось, как сейчас помню, незнакомое чувство смущённости и внутреннего жара одновременно.
– Кто это? – промолвил еле-еле я, с сигаретой в зубах.
– Это Машка с девятого “А”, – ответили мне. – А что влюбился? – и засмеялись глупой толпой.
– Ещё нет… – ещё более смущённо ответил я им.
– Ты что её не знаешь? – с кем-то из друзей у меня состоялся диалог, уже не помню, да это и не важно сейчас.
– Нет, первый раз вижу, – взглядом провожал её пока она не скрылась вдали.
– Ну, ты даёшь… по ней вся школа сохнет.
– Слушай, я сказал, что никогда её не видел, значит так и есть…
– Она пару месяцев назад как переехала в наш район из большой России.
– Тогда понятно почему не знаю… – через силу улыбнулся, а в груди что-то закололо. На этом мы закрыли столь сокровенную тему и не возвращались к ней никогда. Да, и не помню с кем был этот разговор и общался ли я с ним после, но Машу стал видеть во снах. Как раз это настигло меня в том возрасте, когда думаешь только о играх и сексе. “Именно то, что нужно подростку.”
3.
Признаюсь, я не смог твои надежды оправдать.
Я сделал лишь сильней тебя на век.
Ты обманула всех, кто плыл к тебе в надежде.
Убила всех, кто смог увидеть в тебе страсть.
Куда можно пойти в Столице если у тебя есть в кармане 5 грамм незаконного порошка, что дарует настроение и недельная зарплата проститутки?
Москва облачила своё отточенное тело в платье, лицо нарядила в косметику и настроилась напиться и забыться в клубе. Желание залить себя алкоголем, забыть, кто она такая есть и быть может даже умереть сегодня ночью – вот это её план на свой день рождения. Она не то, чтобы хотела умереть, она мечтала сгинуть, исчезнуть, словно её и не было никогда, чтобы отпустило, чтобы вся эта грязь, что вокруг неё сгинула вместе с ней. Не осталось у Москвы ни гордости ни достоинства, она сама стала частью этой грязи, за что и презирает себя не меньше.