Просто бывшие

Оболенская Ника

Мир

Юля спит тихо, закинув ножку мне на бедро. Приглушенный лунный свет бросает лучи на нежную кожу, превращая ту в белый мрамор. Настоящее произведение искусства, которым разрешено любоваться лишь избранным.

Жена доверчиво льнет ко мне, пока я верным псом сторожу ее сон, просматривая переписку. Охреневаю настолько, что еле сдерживаю ругательства.

Оказывается, с какими любопытными персонажами «дружит» моя глупышка Чип.

И ведь не сказала ни слова, что какие-то моральные уроды устроили ей самый

настоящий прессинг. То, в каких выражениях обещают поступить с ней самой, с ее семьей, подругами и даже — опа! — с бывшим мужем, тянет на уголовку.

Делаю скрины, пересылаю себе в сообщения и, аккуратно убрав цепкие пальчики с груди, тихо выхожу на балкон.

Шум моря без полифонии звуков слышится громче. Пляж пустынен, ведь в это время город крепко спит.

Мое прекрасное несчастье тоже вымоталось за день, а мне походу предстоит бессонная ночь.

Город засыпает, просыпается мафия.

Андрей Волков берет трубку со второго гудка.

— Слушаю. — Судя по голосу бывшего одноклассника, Волков еще и не ложился.

— Привет, Андрюх. Извини, что дергаю в такое время.

— Да нормально всё, привык уже, — усмехается в трубку.

— На дежурстве сейчас?

— Ну почти. В рейде сегодня. Гребаных кладменов ловим, чтоб блять передохли они все разом, — Андрей чертыхается, а до меня доходит.

— Погоди, так ты ушел что ли из убойного?

— Соболь, ну ты б еще спустя сто лет меня набрал. Давно уж. В наркоконтроле тружусь четвертый год, капитана вот недавно дали.

— Мои поздравления.

— Служу России, — хмыкает Волков. — Колись давай, чего не спится в ночь глухую? Не ври, что соскучился и голос мой хотел услышать. Я по девочкам онли.

— Подъеб засчитан. Как был ты, Андрюха, язвой, так и остался, — посмеиваюсь. Повернув голову, смотрю на спящую жену и перехожу к делу. — Просьба у меня к тебе есть. Юльке, жене моей…

— Так ты женился что ли, Соболь?! И молчал, жучара! — перебивает Волков.

— Развелся уже, Андрей.

В трубке провисает тишина.

— Плавали, знаем. Ладно, всяко в жизни бывает. Так чего там с женой произошло?

— Да дяденьки уж больно интересные набаяривают… недели две уже. — По старой привычке обшариваю карманы на предмет никотинового допинга и, не найдя, тихо чертыхаюсь. — Обещают то ноги переломать, то лицо порезать, то в лес вывезти и закопать заживо…

— Смотри-ка, какие затейники. На сто девятнадцатую прям нарываются, а в худшем случае и на сто пятую часть вторая пункт ж… Жопа получается. Прости, друг, профдеформация.

— Да, до жопы лучше не доводить. Я тебе скину номера, переписку, может, выйдет чего накопать. Сам бы потом с ними переговорил… — Тру переносицу.

Голова тут же взрывается от боли. Под носом становится горячо. Да твою мать!

— Погоди, Андрюх, — прошу шепотом, а сам тихо пробираюсь мимо спящей жены в ванную, прихватываю полотенце. Льда бы раздобыть.

— Мир? — еле слышный шепот.

Подхожу к Юле. Спит, свернувшись калачиком на огромной кровати. Хрупкая такая, беззащитная, что аж сердце щемит. Поправляю давно сползшее покрывало, пряча от лунного света.

И

только собираюсь вернуться на балкон, как снова шепот:

— Не уходи, пожалуйста.

— Всё хорошо, Юль. Спи, я рядом, — говорю ей тихо на ушко.

В трубке слышу смешок Волкова. Прикрыв дверь на балкон, возвращаюсь к нашему разговору:

— Я тебе переслал всё. Если что найдешь, я на связи.

— Добро. Прогоним по базе. Отзвонюсь.

— Должен буду, Андрюх. — Прижимаю к носу полотенце.

— На свадьбу вторую хоть пригласишь? — Волков хохочет, и я почему-то тоже улыбаюсь, представив, как вытянется лицо Людмилы Ивановны, вынужденной примерить статус дважды свекрови с одним и тем же зятем. — Ладно, бывай.

После разговора, сидя на краю кровати, размышляю над вопросом.

Как же так вышло, что в современном мире роль мужчины сместилась с защитника, на агрессора. И направлена это агрессия не на внешнего врага, а на того, кого он когда-то обещал защищать ценой собственной жизни. На ту, что могла бы дать жизнь его же детям. Что берегла семейный очаг, ждала по ночам после командировок, старалась угодить, а потом роняла горькие слезы, думая, что он не слышит.

Как же так вышло, что я не смог уберечь свою женщину от мудаков?

Обидела она тебя? Гордость задела недоверием? А ты что сделал?

Может, нашел ты свои яйца и смог ей объяснить весь тот пиздец, что произошел с вами в злополучном номере гостиницы? Может, это не ты решил наказать строптивую жену, молчанием? Быть, мать его, выше разборок и бессмысленных оправданий.

Если верит, то верит до конца. Так ведь ты решил тогда, да? И ничего не сказал.

А надо было говорить, говорить, блять, пока язык не сотрется. Бороться с недоверием на корню, рубить этот чертов сорняк.

И, может, только тогда удалось бы спасти брак. И не было бы тогда чувства вины, не было бы впустую спущено три года на одну только работу, не было бы вереницы девиц в постели… и ни одной стоящей. Бабочки-однодневки.

А что было бы… уже не узнать. Но вот точно, чего бы я не допустил, будь рядом, так это охуевших в край мужиков, поверивших в себя.

13.1

Осторожный стук в дверь, прекращает поток мыслей. Тихо выхожу из номера и со специально обученным человечком просматриваю записи с камер в лобби.

Еще не все дела на сегодня закончены.

Утро встречаю в компании двойного американо без сахара. А хотелось бы в объятиях жены, так заманчиво вчера уговаривавшей ее поцеловать. Удержался ценой последней нервной клетки. Инфа сотка, еще бы парочка таких взглядов и закушенная губка, к чертям собачьим полетел бы весь контроль.

Слупил бы в секунду трусики и оттрахал здесь же, у стенки, так, чтобы ноги потом не держали.

Представив эту картинку, чувствую, как жизнь возвращается к определенным частям тела, не смотря не смертельную усталость. В глаза будто песка насыпали, виски ломит. А спонсор моих бессонных ночей спит там, на моих простынях… Если, конечно, не сбежала, как всегда. Зайчишка-трусишка. Но такую не грех половить.