Просто любовь
Шрифт:
– Если мы отправимся вдоль ручья, – заговорил мистер Батлер, – то пройдем под мостом, по которому вы проезжали, когда ехали в Глэнвир. А потом выйдем на маленький пляж, который соединяется с большим пляжем во время отлива. Хотите увидеть его?
– Да, – кивнула Энн и зашагала за ним. – О, теперь я вспомнила мост и то впечатление, которое охватило меня, когда я увидела прекрасную лесистую долину. Но я забыла об этом. И вот теперь я нахожусь в этой самой долине.
Дружеское молчание, которое повисло между ними на минуту-другую, не тяготило Энн. Но, в конечном счете, именно она прервала его:
– С вашей стороны было очень великодушно провести сегодня утром
– У вашего сына поразительное для девятилетнего ребенка художническое видение и превосходные навыки. Он заслуживает того, чтобы его хвалили. Но, конечно же, нет необходимости говорить это вам.
– Вы тоже были художником?
И прежде, чем Сиднем Батлер успел ответить, по тому, как он весь напрягся, Энн поняла, что ей вообще не следовало задавать этот вопрос. Но было уже поздно брать свои слова обратно. Чтобы ответить, ему понадобилось некоторое время.
– Я был, но теперь – нет, – кратко ответил Сиднем. – Я – правша, мисс Джуэлл.
Снова повисла тишина, но теперь она не была такой комфортной, как совсем недавно. Несомненно, Энн слишком глубоко вторглась в его внутренний мир, в его сокровенную боль, если то, что говорила графиня Росторн о его таланте художника, было правдой. Сиднем Батлер был правшой, но у него больше не было правой руки, и теперь он не мог рисовать.
Внезапно он остановился и прислонился спиной к дереву. Энн тоже замерла на месте и осторожно посмотрела на него. Сиднем Батлер пристально смотрел мимо нее на противоположный склон.
– Я сожалею, – проговорила Энн. – Мне не следовало задавать этот вопрос. Пожалуйста, простите меня.
Его взгляд остановился на Энн.
– Это часть проблемы, мисс Джуэлл. Существует так много тем, которые люди – особенно те, кого я люблю, – боятся обсуждать со мной. Безопасны только две – погода и политика. Но, даже обсуждая политику, люди боятся затронуть темы, касающиеся недавних военных событий. Каждый боится причинить мне боль, и, вследствие этого, я стал раздражительным. Некоторые части моего тела искалечены безвозвратно. Кажется, я всегда буду выглядеть подобно сломанному цветку.
– Но ведь вы не сломались?
Сиднем грустно улыбнулся ей.
– А вы? – задал он встречный вопрос. – Из-за того, что у вас есть внебрачный ребенок?
Ей еще никогда не говорили об этом так прямо.
– Я первая спросила. – Энн наклонилась, чтобы подобрать несколько мелких камешков, и подняла руку достаточно высоко, чтобы метнуть их по одному с тихим всплеском в воду.
– Я узнал, – начал Сиднем, – что люди могут быть весьма выносливыми существами, мисс Джуэлл. Я думал, что моя жизнь кончена. Но когда я понял, что это не так, то долго не мог с этим смириться. Я мог бы жить, жалея себя и принимая жалость других, и жил бы так несчастливо до конца своих дней. Но отказался от такой жизни. Я полностью изменил свою жизнь и, кажется, преуспел в этом. Я избегал любых упоминаний о живописи и художниках до сегодняшнего утра. Принять приглашение Морган посмотреть ее картину было весьма болезненно. Весьма мучительно. Даже запах красок… Что же, я пережил это и не умер, и по пути домой даже почувствовал некоторую гордость за себя. Вернувшись домой, я поработал с бухгалтерскими книгами и написал несколько писем, которые давно уже следовало написать. Как видите, жизнь продолжается.
– И вы счастливы?
Но ведь он признался в своем одиночестве.
– Счастлив? Счастье всегда мимолетно. Оно не остается с кем-то постоянно, хотя многие из нас упорно верят в глупую идею, что счастье настигнет непременно
Энн внезапно почувствовала, как ее глаза наполнились слезами, и отвернула голову в сторону. Этот мужчина был счастлив, находясь здесь с нею. Этому незнакомцу нравилось быть с нею.
– Ваша очередь, – сказал Сиднем.
– О, я не сломана, – проговорила Энн. – Моя жизнь изменилась, когда родился Дэвид, и иногда заманчиво думать, что это была ужасная перемена. Но Дэвид принес в мою жизнь любовь, которая была и остается настолько важной для меня, что я твердо уверена в том, что я – счастливейшая из смертных. А затем, как и вы, я с некоторой помощью повернула свою жизнь в новое русло, и сделала ее осмысленной, устроившись на работу в школу мисс Мартин. Вы правы, мистер Батлер. Мы устраиваем и направляем нашу жизнь в зависимости от обстоятельств, и находим счастье там, где никто его не ищет, даже если оно окажется мимолетным. Только от нас зависит принять или упустить шанс привнести благодать в нашу жизнь. Сейчас, здесь мы переживаем минуты счастья. Я буду помнить об этом.
– Привнести благодать в нашу жизнь, – мягко проговорил Сиднем. – Я запомню эту фразу. Мне она нравится.
Энн потерла руки друг о друга, стряхивая с них песок, попавший на ладони с галькой, затем подняла голову и улыбнулась.
– Вы любили его отца? – спросил Сиднем.
Энн испытала настоящий шок от этих слов. Прикрыв глаза, она почувствовала головокружение. Теперь он проник в ее внутренний мир, коснулся ее сокровенной боли. Хотя, это был справедливый обмен.
– Нет, – наконец, ответила Энн. – Нет, не любила. Да простит меня Господь, но я ненавидела его.
– Где он сейчас?
– Мертв.
Она никогда не испытывала даже печали по этому поводу, или угрызений совести из-за того что, возможно, в некоторой степени несла ответственность за произошедшее.
– Пойдем дальше? – предложил Сиднем, отстранившись от дерева.
– Да.
Было облегчением снова идти, и Энн смогла увидеть впереди мост, и конец долины, и травянистые дюны, которые отделяли долину от берега. Проходя под мостом, они полюбовались тремя каменными арками, поддерживающими его. Несколько минут спустя Энн и Сиднем Батлер пробрались через поросшие травой песчаные дюны на окруженный скалами маленький пляж с более плотным песком. Эти скалы обращали взгляд вперед – к синему, покрытому пеной морю и вверх – к бледно-голубому небу. Водный поток распался на множество мелких ручейков, которые тянулись к морю.
Вчера, подумала Энн, они признались друг другу в своем одиночестве. А сегодня – отрицали свою уязвимость. Вчера они говорили правду. Она подозревала, что сегодня они оба лгали.
Потому что оба были уязвимы. Он никогда больше не сможет рисовать. А у нее никогда не будет мужа, собственного дома и еще детей.
– Нельзя непрестанно думать только о том, что навсегда утеряно, – словно прочитав ее мысли, произнес Сиднем – Я не смогу вернуть свой глаз и руку, так же, как вы не сможете вернуть свою невинность или репутацию в глазах общества. И все же я кое-чего добился из того, что было возможным для меня. Я стал самым лучшим управляющим во всей Британии. А вы стали самой лучшей учительницей?