Просто металл
Шрифт:
Постановили: учитывая правильное понимание Воронцовым своих ошибок и его обещание не допускать их впредь, ограничиться вызовом его на комсомольское собрание. И еще, уже по второму пункту повестки дня: назначить Геннадия Воронцова руководителем поселковой бригады дружинников по охране общественного порядка.
— Спасибо за доверие, — сказал Геннадий и впервые за все собрание улыбнулся. — Только, чур, не обижаться теперь.
А возвращался в общежитие уже с песней, как всегда окруженный стайкой ребят: «…И снег, и ветер, и звезд ночной полет; меня мое сердце в
К новым общественным обязанностям своим Генка отнесся с исключительной добросовестностью, и, поскольку прямых нарушений общественного порядка на участке почти не было, сам выискивал для себя заботы, казалось бы, никакого отношения к деятельности дружины не имеющие. Поводы для вмешательства он находил самые неожиданные. Обратил внимание, например, что тара из магазина сваливается в опасной близости от кузницы, и заставил завмага убрать ее оттуда.
— Наполеон, — не совсем понятно объяснил он попытавшемуся возражать завмагу, — по неосторожности однажды даже Москву сжег, говорят. Давай не будем повторять ошибок истории.
Особого внимания удостаивал Геннадий Николая Серкова. Правда, с точки зрения закона и правопорядка, вел себя бульдозерист с той поры, как погиб Лешка Важнов, безупречно, но Воронцов не оставлял его в покое.
— Ты бы, Коля, — выговаривал он ему как-то за столом, — время от времени мыл бы все-таки руки. С одной стороны, оригинальный их цвет сигнализирует об опасности твоему здоровью, а, с другой — оскорбляет наши лучшие эстетические чувства.
— Чего? — не понял Серков, разглядывая свой черный кулак с зажатой в нем ложкой.
— «Мойте руки перед едой!» — этот популярный лозунг, Коля, украшает столовую любой начальной школы. Но поскольку ты со школой был явно не в ладах, то, по-видимому, игнорировал и эту истину.
— А тебе какое дело? Ты что, милиционер?
— Почти. На общественных началах, — спокойно ответил Генка. — А твоя личная гигиена — это не только твое личное дело, Коля. Тебе никогда не приходилось слышать на эту тему популярных радиобесед? Замечено, что человека с чистыми руками меньше влечет к грязному делу.
— А я не в гастрономе работаю. И не в аптеке, — не понял Серков иносказания.
— С землей ты работаешь, как полагается, — вмешался сидевший с ними за одним столом Карташев. — А это, я тебе скажу, самое чистое дело.
Но и это замечание Серков понял буквально.
— Не, — возразил он. — Что я, обушком работаю, что ли?
— Пойди помой руки, Коля, — терпеливо попросил Генка. — С мылом.
Серков не ответил и сосредоточенно занялся щами. На следующий день Генка во время ужина многозначительно посмотрел на руки Николая, брезгливо поморщился и, молча забрав свою тарелку, пересел за другой стол. Пришедшего следом Серегу-сапера позвал к себе:
— Садись сюда, Сергей. Там грязно.
Несколько дней Серков ел один. А потом как-то Генка увидел непривычно бледные руки Николая, как ни в чем не бывало подсел к его столику и попросил:
— Будь друг, Коля, передай-ка мне горбушечку… Да не торкай ты в нее вилкой! Хлеб, по самому высшему этикету, рукой
И все. Больше к разговору на эту тему они не возвращались.
А обо всей, этой истории — к слову пришлось — рассказал Ивану старик Карташев.
— Ну что твоя воспитательница в детском саду, — смеялся он. — Допек-таки парня, как полагается.
— А что? Молодец, — ответил тогда Иван, — Дело, конечно, невеликое, но и не пустяк. Чистота в людях тоже уважение к себе и другим воспитывает.
Только однажды пришлось Геннадию выполнить непосредственные обязанности блюстителя общественного порядка. И то действия его носили, как принято говорить, профилактический характер. Как-то вечером, вернувшись из кино и уже готовясь ко сну, он услышал за стеной подозрительные голоса. Кто-то оглушительно и безуспешно пытался преодолеть вторую строчку популярной в застолье песни. Дальше того, Что «во мраке молнии блистали», дело не шло. Воронцов снова влез в брюки, надел тапочки и направился к соседям, в комнату взрывников. За столом в одинаковых позах, подперев кулаком голову, сидели Чуриков и вездесущий, когда дело касалось еды и выпивки, Серков. Геннадия, встретили с распростертыми объятиями.
— Генка пришел! — с пьяным восторгом констатировал, Чуриков. — Садись, Генка. У-ва-жа-ю! Наливай сам — у меня в Туле племянница народилась.
Как бы оправдываясь, Серков развел руками и подтвердил:.
— Племянница у него народилась. В Туле.
Генка подошел к столу, на котором возвышались две бутылки из-под водки, опорожненная и едва початая. Закусывали приятели хлебом, зеленым луком и принесенной из столовой порцией рагу на двоих.
— Племянница, говоришь? — переспросил Воронцов. — За племянницу можно выпить.
Он взял бутылку с водкой, пододвинул к себе, на край стола большую алюминиевую кружку и медленно, наблюдая, как замерли тревожно Серков и Чуриков, вылил всю водку.
— Ты что? Все? — удивился Чуриков.
— А тебе жалко? За племянницу-то? — удивился в свою очередь Воронцов. — А ты не жалей, тем более, что с тебя хватит уже. Любой племяннице, даже тульской, нужен физически здоровый и с чистым общественным лицом дядя. — Он поднял кружку, критически оглядел стол и добавил: — С закуской у вас что-то слабовато для такого торжественного случая. Лучше я у себя выпью.
И, провожаемый растерянными взглядами приятелей, вышел. Проходя по коридору мимо питьевого бачка, выплеснул содержимое кружки в сливное ведро и отправился спать.
Дня два назад Геннадий пришел вместе с Клавой к Гладких. Комсорг решила посоветоваться с Иваном Михайловичем насчет организации на участке художественной самодеятельности.
— А что? Дело хорошее, — сказал Гладких. — Только тут ребята, я вам плохой помощник. Не Станиславский я и даже, не Николай Крючков. Так что уж вы сами давайте. Я только морально поддержать могу. Да ты, я вижу, и обросла уже активом, — улыбнувшись, кивнул он на Геннадия. — Вон сразу тебе и гитарист, и вокалист, и конферансье. Еще хотя, бы один такой универсал — и целый ансамбль песни и пляски!