Простое море

Кирносов Алексей Алексеевич

— Пустяки, — говорит механик и наливает еще по полстакана.

— А все-таки?

— С женой не в порядке. Ерунда. Рассосется.

Механик внимательно смотрит в глаза Игоря и кривит губы.

— Помнишь, Володя, как говорил некто Эдвин: женщин много есть на свете.

— Не криви душой, Гарик, — говорит механик. — Когда приходим с моря, ты быстрее всех бежишь за почтой.

— Есть грех. — Игорь пьет коньяк маленькими глотками, подражая механику. — И все же я не понимаю, как это можно...

— Молчи, раз не понимаешь, — советует механик. — Как у тебя с визой?

—

Обещают открыть через месяц. Все-таки лучше плавать за границу, чем спасать ротозеев в Балтийском море. — Игорь поднимает палец и декларативно произносит: — Романтика моря начинается за Датскими проливами.

— Может быть. Ты штурман и в романтике должен понимать больше меня. Однако там начинаются и большие заработки для нашего брата.

— Что мне заработки! — взмахивает стаканом третий штурман. — Я хочу посмотреть мир. Ты знаешь, — Игорь переходит на зловещий шепот, — когда-нибудь я напишу книгу. Большую книгу, действие которой происходит сразу во всем мире. Чтобы люди читали ее и чувствовали себя Великими Гражданами Вселенной. Чтобы они забыли про квартиры, зарплаты и что сколько стоит...

Механик разливает остатки коньяка по стаканам.

— Ладно, — говорит он. — Выпьем за то, чтобы тебе разрешили посмотреть мир. Может быть, это принесет тебе пользу и ты поймешь, что сколько стоит.

11

Ветер дует с моря.

Он волком воет в проводах и срываете крыш черепицу. Военные патрули прячутся за углами и не задерживают матросов, поднявших воротники. Жестоко штормуют суда, застигнутые в море ветром. Свирепо матерятся шоферы, и стонут голуби на чердаках.

Высокий тощий пономарь обходит пустую кирху и поминает имя господне, когда сам собой начинает гудеть древний орган.

Швейцар ресторана «Балтика» обулся в валенки и стоит в вестибюле. А наверху тонко звенит посуда, хлопают пробки и женщины улыбаются хмельным кавалерам. Здесь никому нет дела до ветра — ни тем, кто улыбается, ни тем, кто грустит.

— Мы так и будем пить без тостов? — спрашивает Август.

— Тосты выдумали жадные буржуи — для того, чтобы какой-нибудь шустрый гость не перехватил лишнюю рюмку. Зачем нам тосты?

— И верно. Ни к чему.

— Что это за женщина, которую ты назвал прекрасной? — спрашивает Александр.

— Женщину невозможно описать словами, — говорит Август. — Если я скажу, что у нее красивые ноги, губки бантиком и еще многое в том же плане, ты все равно не поймешь, что это за женщина. Ее надо слышать.

— Что она делает в этом мире? Ведь каждый должен что-то делать.

— Служит экспертом в управлении МВД. Ей-богу, я сначала не знал.

— И тебе не страшно?

— Жутко целоваться, когда она в форме. Особенно, если на улице.

— Куда как сложен мир, — вздыхает Александр. — Я не люблю милицию.

— Я растроган откровенностью.

— Хочется к эксперту?

— Вероятно.

— Иди.

— Не хочу тащить к любимой женщине свою нетрезвую образину. Ее это гнетет. Пойду завтра, если нас не погонят спасать какого-нибудь остолопа.

Терпеть не могу утопающих, — говорит Август и медленно льет в рот вино. Александр тычет ножом в яблоко. Он разламывает его пополам и одну половину подает Августу.

— Выходит, ты терпеть не можешь свою работу?

— Трудно разобраться, — говорит Август. — Я люблю ее странно. Люблю, когда работаю наверху — веду судно, завожу буксир, тушу пожары. К сожалению, такое случается не часто. А когда я мокрый, как сукин сын, прихожу в каюту и начинаю чувствовать, что меня долго и с аппетитом жевала корова, тут я проклинаю свою работу и завидую тем штурманам, которые всю жизнь занимаются только кораблевождением, грузом и судовыми документами. Я проклинаю работу, когда за мной ночью прибегает взмыленный матрос и я обязан кидать теплую Неле и галопом мчаться в порт только потому, что какой-то олух терпит бедствие по собственной глупости. Уважающий себя штурман никогда не посадит судно на камень, не позволит, чтобы ему пропороли борт, и не потеряет своего места в море, дуй хоть сам дьявол вместо ветра. Выпьем за хороших штурманов!

— Это добрый тост. Ладно, выпьем. А потом пойдем к тому перекрестку, где мы встретились. Сейчас на Балтике скверная погода, и суда часто терпят всякие неприятности. Не все же такие безупречные штурманы, как ты.

— Мы пойдем к ней вместе, — предлагает Август категорическим тоном.

— Там будет видно. А работа у тебя прекрасная. Мне бы такую! — Александр треплет его волосы. Август улыбается и спрашивает:

— Надолго?

— Не знаю...

12

До камней осталось меньше мили. Демидову, капитану моторной шхуны «Аэгна», кажется, что он видит их черные спины, до блеска отполированные морем. Осталось последнее — попробовать удержаться на якорях. Он знает, что цепи не выдержат. Но все средства надо испробовать... Якоря отданы. Цепи вытравлены до жвака-галса. Машина работает полным ходом на ветер. Цепи натягиваются, как нервы. Помощник капитана лежит животом на фальшборте и смотрит на цепи немигающими глазами. Первый раз в жизни он вспоминает бога — только бы выдержали! Но бог, видимо, поглощен другими заботами. Волна накрывает нос, корма взлетает кверху, и цепи лопаются. «Аэгна» разворачивается вдоль волны. С бака до капитана доносятся крики и тут же теряются в реве ветра. Демидов с трудом разворачивает судно носом на волну. Теперь надеяться можно только на чудо. Если это чудо не случится — через полчаса «Аэгна» перестанет существовать.

В рубку вваливается боцман и ложится грудью на стол. Он бледен, на лице — гримаса боли. Демидов смотрит на лужицу воды, стекающую на карту с груди боцмана.

— Капитан, — говорит боцман сквозь зубы. — Ты только не впадай в панику.

— Что?

— Один уже готов.

— Что?!

— Помощника смыло, — хрипит боцман и кладет голову в корявые, измазанные тавотом ладони. У Демидова на мгновение останавливается сердце. Он закусывает губу, и на подбородок скатывается рубиновая капля. Оба молчат. Оба знают, что человек уже мертв.