Простой советский спасатель 3
Шрифт:
— Вы все верно говорите, Степан Иванович. Но что если эта тайна спустя годы вмешается в Вашу мирную жизнь и разрушит её? Любой секрет рано или поздно становится достоянием общественности. Что если все пойдет не так, как Вы планируете и мечтаете?
Мне хотелось заорать на него, потрясти за плечи, убедить в том, что такие тайны нельзя хранить в одиночку, пусть даже и с соседом. Даже если он не верит в реальность этого клада, есть те, кто абсолютно уверен в том, что золото Юсуповых, как минимум, спрятано в подземельях.
Тот же товарищ Прутков! Да он на все пойдет, лишь бы
— Может быть, Алеша, может быть, — задумчиво поглаживая подбородок, вздохнул Степан Иванович. — Но это мое решение и менять его я не собираюсь.
«И погибнешь ни за что! И маму с собой заберешь! И… Галку мою тоже! — рычал я мысленно. — Что ж ты делаешь, отец? Почему? Отдать все эти бумаги и информацию государству и пускай компетентные органы разбираются! А ты и мама останетесь жить!»
— Что если отдать все это… — я кивнул в сторону архива. — В милицию? Ну или в партком? Пусть сами разбираются…
Мужчины переглянулись, Степан Иванович пожал плечами, словно передавая слово другу. Николай Николаевич печально заглянул в чашку, обнаружил, что она пуста, поставил её на стол, откашлялся и заговорил:
— Видишь ли, Алексей, поделиться мы, конечно, можем. И дело даже не в том, что могут не поверить. Тут дело в другом: могут поверить. И тогда нам всем придется несладко.
— Почему? — удивился я.
— Потому что, друг мой, никто не поверит в то, что мы не знаем, где спрятаны сокровища. Нас затаскают по органам, не дадут спокойно жить, начнут следить, требовать признаться и прочие прелести. И это только одна сторона медали.
— А другая? — уточнил я, пытаясь переварить и принять озвученную мысль.
— А другая сторона, Алеша, заключается в том, что наш городок — очень маленький. И все в нем друг друга знают. Как ты думаешь, как быстро новость о том, что Лесовой и Блохинцев нашли клад и прячут его у себя, разлетится по всему Энску?
— В смысле нашли? Мы же даже не знаем, есть ли он на самом деле и уж тем более никто не знает, где он спрятан и как туда добраться? — опешил я.
— Вот! — Николай Николаевич поднял вверх указательный палец. — В самую точку, дорогой мой друг! Но кого и когда это останавливалось? Вы молоды и пока редко сталкиваетесь с людской подлостью, жадностью, завистью и стяжательством. Но поверьте мне, мои юные друзья, — доктор обвел нас печальным взглядом. — Людская жадность — вещь неискоренимая. Едва только слухи понесутся по городу, а они расползутся как зараза по телу человека, это я вам гарантирую! Так вот, как только о сокровищах, спрятанных в подземельях, узнают все, кому не лень, проблемы начнутся у наших семей.
— Какие проблемы? Кроме нас никто ничего не знает! — ляпнул я, и прикусил язык.
Черт, Леха, тебя что, молодое тело совсем
Другое дело, что наши газеты не трубят о негативных явлениях направо и налево, показывая только успехи партии и отдельных советских граждан. Может, оно и верно, тот негатив, который в мое время льется с экранов телевизоров и со страниц газет и у здорового человека может вызвать изжогу с депрессией, что уж говорить про тех, у кого тонкая душевная организация.
— Да, ты верно понял, Леша, — печально улыбнулся доктор дядя Коля, уловив эмоции на моем лице. — Семья — самое слабое место. В лучшем случае, преследовать начнут нас со Степаном и тебя. В худшем… — Блохинцев вздохнул, коротко глянул на Лену. — В худшем — пострадают наши близкие. Ты остался один, тебе, наверное, сложно понять, — чуть виновато продолжил Николай Николаевич. — Но я не готов рисковать своей единственной дочерью и старенькой мамой. Думаю, Иваныч тоже не горит желанием потерять единственного сына и любимую жену.
— Да понял я, понял, — кивнул я головой и замолчал, переваривая слова Блохинцева.
Все это хорошо, вот только лично нашу семью это ни разу не спасет. Тайна прошлого догонит в будущем и пройдется асфальтоукладчиком по нашей жизни. Как мне это остановить здесь и сейчас?
В комнате повисла тишина, каждый из нас задумался над сказанным, примеряя на себя. Да, и отец, и доктор были правы. Но они не знали то, что знаю я. И как с этим быть?
— Совсем забыл сказать, — решился я. — Товарищ Прутков — начальник энского ОСОВДа, оказывается, вовсе не товарищ.
— Что ты имеешь ввиду? — Лесовой и Блохинцев уставились на меня, ожидая продолжения.
— В том смысле, он, конечно товарищ, но не совсем… Черт! — я совсем запутался в словах от собственных скачущих мыслей. — Короче, Сидор Кузьмич оказался комитетчиком.
— В каком смысле, молодой человек? — уточнил отец.
— В том смысле, что он засланный казачок, мент… простите, милиционер в глубокой засаде, под прикрытием. Служит в местном Комитете государственной безопасности. Про пожар меня допрашивал именно Прутков в своём кабинете на Коммунаров. Он служит в органах, а работа начальником службы спасения — это прикрытие. Причем глубокое и давнее, судя по тому, что я успел узнать.
— В какой службе? — удивился доктор.
— Да какая разница! — вспылил я: оба мужчины меня словно не слышали. — В Обществе спасания на водах. Мы же спасатели, вот между собой ОСВОД службой спасения называем, — соврал я. — Вы меня услышали? Прутков — он из КГБ и ведет расследование по поводу потерянной петроградской казны и семейных княжеских ценностей. Я подозреваю, именно он напугал старика архивариуса до такой степени, что тот решился на отчаянный шаг — отдать бумаги мифическому внуку, то бишь мне. Его соседка, Анна Сергеевна, рассказала, что Лесаков знал обо мне, наблюдал и хотел познакомиться.