Протекторат (Призрачная реальность)

Авраменко Олег Евгеньевич

Да и сам факт его назначения командиром эскадры очень настораживал Конте. Сантини, конечно, объяснил причины своего решения, и звучали они вполне убедительно. Но также это мог быть и ловкий, тонко рассчитанный ход со стороны адмирала: он догадывался (или даже знал!) об истинной причине его перевода на Дамогран и специально навязал ему эту ответственную должность, чтобы по горло завалить его работой и лишить возможности что-то вынюхивать.

«Хотя с другой стороны, — внезапно понял Конте, — адмирал Ваккаро ещё три месяца назад допускал возможность такого назначения. Да, верно — в том нашем разговоре он вскользь заметил,

что я буду занимать значительное положение в руководстве базы. Вряд ли он имел в виду командование бригадой…»

Разобрав свои вещи, Конте пару часов отдохнул, затем принял душ, побрился, надел парадный мундир, накинул поверх него утеплённый китель (здесь уже начиналась зима) и отправился на званный ужин к адмиралу Сантини. К вечеру посёлок заметно ожил, и по пути к особняку начальника базы он познакомился ещё с дюжиной своих новых подчинённых; в основном это были совсем молодые офицеры, которые смотрели на него с нескрываемым восхищением.

За четыре с лишним года, прошедших со времени Сейшейского кризиса, Конте привык, что его считают героем, но так и не смог полностью вжиться в эту роль — то ли из-за привитой в детстве скромности, то ли по причине врождённой застенчивости, которую не искоренили даже годы армейской муштры. С одной стороны это было хорошо, так как не позволяло ему излишне зазнаваться и терять чувство реальности, а с другой — плохо, ибо порой он недооценивал степень своего влияния на окружающих. Так, например, во время тукуманского инцидента он не сразу решился арестовать контр-адмирала Эспинозу, сомневаясь в поддержке личного состава эскадры. Из-за его нерешительности было потеряно драгоценное время, и это стоило сотен человеческих жизней. Настоящий же герой, считал Конте, действовал бы без малейших колебаний…

Дверь в доме Сантини ему открыла Ева.

— Добрый вечер, коммодор, — как всегда сдержанно, с обычной для их отношений прохладцей, произнесла она. — Проходите, пожалуйста. Отчим сейчас занят, но к ужину освободится. Он беседует с посланником.

— С господином Тьерри? — на всякий случай уточнил Конте.

— Да, с Мишелем, — ответила Ева, вешая его китель в шкаф. — Он тоже приглашён на ужин.

«Так-так-так, — подумал Конте. — Очень интересно. Значит, и посланник в этом замешан. Вот уж не ожидал…»

— На самом деле, — между тем продолжала Ева, — у нас будет не ужин, а обед. Ужинают на Дамогране примерно в десять вечера, а спать ложатся после тринадцати. Вам придётся привыкать к длительности здешних суток.

Девушка провела его в гостиную, где сидела на диване Виктория с электронной книгой в руках. Увидев их, она отложила книгу, встала и ослепительно улыбнулась:

— Здравствуйте, коммодор. Сегодня с утра вы были так заняты, что я не успела поблагодарить вас. С удовольствием делаю это сейчас.

— Простите, синьорина? — не понял Конте. — За что?

— Ну, за то, что вы подвезли меня до Дамограна, — объяснила она, вновь устраиваясь на диване. — Это было очень мило с вашей стороны.

— Не стоит благодарности, — вежливо ответил он. — Вы уже сполна отблагодарили меня и весь экипаж одним своим присутствием на корабле. Это заметно скрасило наши серые будни.

Улыбка Виктории из приветливой сделалась чуточку лукавой:

— Держу пари, иногда вам казалось, что я их чересчур скрашиваю. Временами, особенно на первых порах, вы вообще жалели,

что взяли меня на корабль.

— Ладно, — отозвалась Ева. — Вы тут развлекайте друг друга, а я побежала на кухню помогать маме. Скоро придут остальные гости, пора уже накрывать стол.

Конте провёл её долгим взглядом, пока она не скрылась за дверью, затем снова повернулся к Виктории.

— Вы поселились у Евы? — спросил он, усевшись в соседнее кресло.

— Да. Мы с вами по-прежнему будем часто видеться.

В её голосе явственно прозвучали кокетливые нотки, и Конте уже в который раз задумался о том магическом действии, которое оказывает на мужчин женская красота, особенно такая утончённая, как у Виктории. Как и все члены экипажа, он тоже не остался равнодушен к ней, и если бы она остановила свой выбор на нём, а не на Мишеле Тьерри, у него вряд ли хватило бы сил противостоять её чарам. И это при том, что он вовсе не был влюблён в неё, да и вообще не питал к ней каких-либо глубоких чувств. Она просто вызывала в нём желание — банальное и естественное желание, целиком и полностью продиктованное инстинктами.

«Всё-таки мы, мужчины, похотливые животные, — размышлял Конте. — Нам следует брать пример с женщин — с их требовательностью, с их разборчивостью, с их глубиной чувств. Если бы в этом отношении мы были похожи на них, мир был бы гораздо лучше… Хотя нет — тогда бы человеческий род прекратил своё существование. А если бы, не дай Бог, женщины реагировали на мужчин так же, как мы на них, то у человечества, всецело поглощённого сексом, не оставалось бы ни сил, ни времени, ни желания развивать цивилизацию…»

Виктория проницательно смотрела на него, словно читая все его мысли. Наконец она произнесла:

— Извините, что вторгаюсь в вашу личную жизнь, коммодор, но мне кажется, что в последнее время вы слишком озабочены.

— Чем?

— Мной. С некоторых пор вас неотступно преследует желание завалить меня в постель. Только не говорите, что я ошибаюсь.

Конте почувствовал, как на его лицо набегает краска. Справившись с секундным замешательством, он спросил:

— Вы считаете, что это плохо?

— Вовсе нет. Само по себе это нормально. У каждого взрослого гетеросексуального мужчины моя внешность вызывает вполне однозначную реакцию, и я давно к этому привыкла. Однако в вашем случае присутствует один момент, который мне очень не нравится.

— Какой же?

— Вы хотите меня назло Еве. Вроде как для того, чтобы отомстить ей за её холодность и безразличие. Вы смотрите на меня как на запасную утешительницу — а я не привыкла выступать в таком амплуа. Это сильно уязвляет моё самолюбие.

По своему обыкновению, Конте не стал сходу возражать, а сначала хорошенько обдумал слова Виктории. И честно вынужден был признать, что она не так уж далека от истины. А вернее — попала в самую точку.

— Я должен попросить у вас прощения, — сказал он. — Вы совершенно правы. Сам я не догадывался об этом, пока вы не открыли мне глаза.

Она кивнула:

— Порой наше подсознание выкидывает и не такие штучки. Например, вы искренне убеждены, что Ева недолюбливает вас, и наотрез отказываетесь замечать очевидное — а именно, что она только притворяется, притом очень неумело. Чтобы понять это, не нужно обладать какой-то особой проницательностью, достаточно быть лишь самую малость наблюдательным. Однако вы предпочитаете оставаться слепым.