Протер
Шрифт:
А, кстати, где доктор и почтальон? Доктор в это время стоял, согнувшись, над почтальоном невдалеке от них и оказывал почтальону первую помощь при поражении электротоком. Нет, в землю он его не стал закапывать, а провел профессионально искусственное дыхание и прямой массаж сердца, тем паче условия эфира это сделать позволяли. Почтальон открыл глаза, и на его лице изобразился ужас.
– Ты ангел смерти?! – прошептал он слабым голосом. – Наверное, ты даже сам сатана! За что ты пытаешься утащить меня в ад? Я ведь не сделал ничего плохого в своей земной жизни!
– И ничего хорошего! – произнес подошедший г. Останцони
– Не надо пугать малыша! – Это произнесла, конечно, г. Останцони.
– И даже много плохого! – продолжил светлый ангел. – Для госпожи Фильман, к примеру, пока она имела несчастье быть твоей женой.
– Да, это правда так! – горестно согласился почтальон. Почтальон наконец-то увидел настоящую картину. Он увидел, что окружен ангелами, и успокоился. «Наверное, – подумал он, – моя жизнь была не так и плоха! Потом, добрых ангелов трое, и они наверняка победят и спасут меня, и я попаду в рай!
– Да, прямо в рай, – сказал доктор, – особенно за твое глупое самоубийство.
– Самоубийство – это ужасно! – сказал г. Останцони.
– Это страшный грех! – подтвердила г. Останцони.
Они все трое переглянулись и от души, от всего сердца расхохотались. Почтальон стал потихоньку приходить в себя, тем более что зрелище смеющихся ангелов представляло собой столько смешанных эффектов, что только камень остался бы к этому равнодушен, и то вряд ли. Казалось, что смеется с ними вместе все окружающее пространство. Когда страсти улеглись, г. Останцони произнес: – Любезный наш друг! Вы оказались действительно в весьма пикантном положении. Удивляет, во-первых, то, что вы не сгорели в этих чертовых проводах, а во-вторых, что сравнительно хорошо себя чувствуете. Это дает надежду всем нам на благополучное, ну, хотя и относительно благополучное, будущее. Ибо что в этом мире не относительно! «Сейчас на страшный суд потащат!» – подумал почтальон. – Я заметил, сюда недавно прилетал сам Господь Бог наш (ангел-посланник к тому времени уже покинул место событий), он так и сиял золотым светом и благодатью!
– Это был посланник Предиктора, ангел Сивальспейс – и только, о мой очарованный духовными красотами и не добитый электрическим напряжением уважаемый разносчик радости, я имею в виду, писем, – пояснил светлый ангел, он же г. Останцони.
– Так как же со страшным судом?! – все не унимался почтальон.
– Сдался тебе этот страшный суд! Страшнее того, что ты пережил за свои сорок лет и последние три дня, наверное, и быть не может, – ответил доктор.
– А черти с рогатками? Они хотели меня жарить!
– А это все мираж, – вступила в разговор госпожа Останцони. – Ничего этого не существует для духа твоей категории.
– Я что, представляю собой что-то особенное?
– Ну, особенное не особенное. Пока ты представляешь собой почти что кучу и почти свежедымящегося дерьма, – сказал черный ангел.
– Я так это и знал!
– Не обижайте мальчика! Не переживайте, дорогой почтальон, дело поправимое, – сказала г. Останцони. – Мы тоже не всегда ангелами были. На это ей возразил муж: – Мой ангел, ты всегда была ангелом! И госпожа Останцони, не теряя времени даром, подключилась к различным важным энергетическим центрам почтальона. Через мгновение произошло чудо.
Он встал, перестал дымиться, приобрел вполне приличный вид и даже попробовал взлететь.
– Это немного рановато, – констатировал
– И будете заниматься теми же обязанностями на протяжении следующих двадцати лет, – продолжил сам почтальон за господина Останцони. – Поистине замечательный выбор!
На что г. Останцони сказал: – Наш подопечный мне определенно начинает нравиться. И в огне не горит, и с чувством юмора все в порядке, а это хороший знак. Нет, все проще, мой дорогой самоубийца, трудолюбивый вспарыватель вен острыми предметами! Сейчас мы все четверо полетим в реанимацию, там мы вас впихнем в уже давно и порядком заагонизированную вашу, дорогой коллега-самоубийца, физическую оболочку. На слово «коллега» почтальон не обратил никакого внимания, и это даже и к лучшему!
– А смысл?! – жалобно простонал он.
– Смысл огромный! Вы будете продолжать вашу земную жизнь в качестве почтальона.
– Ну вот, опять почтальона! – взмолился почтальон.
– Ну, не только. Все вообще-то будет зависеть только от вас. По замыслу Предиктора, мы будем вас готовить на должность астрально-ментально-каузального корректора Америки. Но для этого вам придется поучиться.
– А по-другому нельзя? – спросил почтальон. – Я же неудачник и учился всегда плохо!
– Можно в подплан почтальоном! – угрожающе прорычал черный ангел: он не любил людей, не любящих учиться.
– Опять почтальоном! – снова простонал почтальон. – Я уже скоро возненавижу эту профессию! Я думал, что буду приносить людям радость, приносить им письма, а пишут люди все реже, и то все больше всякий бред. И вместо радости я разношу счета и заботы. А так хотелось делать добро!
– Благими пожеланиями выстлана дорога в ад, – философски заметила г.Останцони.
– Это ли не твоя новая удивительная возможность сделать себя и других счастливыми?! – со слезами на глазах произнес г. Останцони. Господин Фильман вышел из комы. Дыхание восстановилось, стало ровным, едва заметным. Температура тела спала и стала нормальной. Начавшееся воспаление легких ушло, как по мановению волшебной палочки. Появившиеся пролежни куда-то подевались сами собой.
Излишне говорить, что сие чудо произошло после того, как тонкие тела почтальона снова заняли свои привычные места в физическом теле господина Фильмана.
– Он открыл глаза! – удивилась дежурная медсестра реаниамационной палаты.
– А где ангелы?! – спросил он довольно-таки ровным и звучным голосом.
– Ангелы там, где им и положено быть! – находчиво ответила медсестра.
– Хорошо, – произнес почтальон и заснул крепким, здоровым сном.
Когда он проснулся, то вся реанимационная аппаратура была отключена. Он чувствовал себя еще не совсем хорошо, хотя сносным его состояние нельзя было назвать, оно было почти хорошее. Он лежал в чистой, по-осеннему пахнущей прелой листвой палате. Ему было бы хорошо и спокойно, если бы не легкая боль в груди и если бы его голова медленно и приятно не подкруживалась бы. Осень. Она, эта осень, навеяла на г. Фильмана воспоминания о далеком прошлом. А вспоминал он следующее.