Протеже
Шрифт:
Он ласково пожал ее руки:
– Я понимаю, что словами делу не поможешь, но все же знай: мне очень жаль. И не переживай так из-за программы. Мы справились и без «Пэта Уинстона». В любом случае на нас тоже лежит часть вины. Если бы мы вели себя решительнее и сразу подписали долгосрочный контракт, такого бы не случилось. Мы сами упустили успешное шоу, – со вздохом закончил Мэтью, вспомнив, как поссорился в тот день с Филом. Сэйлс хотел дать возможность «Эбботт и Синклер» заработать сразу более приличную сумму, чтобы они назначили Люку жалованье, соответствующее роли звезды, но не тут-то было.
Диана
– Понимаешь, Мэтью, я замечала, как это надвигается на нас. Замечала, что от славы у Люка все сильнее кружится голова. Но самой страшной неожиданностью было предательство Ники. – У Дианы перехватило горло. Мэтью видел, что ей больно говорить об этом. – Я чувствую себя ужасно глупо, – прошептала она. – Пожалуйста, закажи и для меня. Мне все равно, что есть.
Мэтью заказал обед и откинулся на стуле. Душевная незащищенность Дианы трогала его до глубины души.
– Молли давно меня предупреждала, – продолжала она. – Молли знала, что происходит, но я не желала верить. И ты тоже все знал, правда?
– Ну, – Мэтью замялся, – ты ведь помнишь, что я с самого начала не доверял Люку. А с Ники был едва знаком. Она подходила ко мне на какой-то вечеринке и пыталась нахваливать себя. Меня это совсем не вдохновило. И я никогда не считал ее творческой личностью.
– Тем больше меня бесит собственная глупость! Ведь я вовсе не новичок. Я знаю, как безжалостен наш бизнес и сколь многие мечтают стать продюсерами ради славы, власти и денег, даже если у них напрочь нет таланта. Разумеется, для таких единственный способ пробиться – это плести интриги и подсиживать соперников. Но я прохлопала все, что творилось прямо под носом. Неужели Молли настолько умнее меня?
– Она просто гораздо осторожнее, – возразил Мэтью. – Не забывай, Молли родилась и выросла в Нью-Йорке, а значит, цинизм у нее в крови. А ты – совсем другое дело, ведь в небольшом городке, наверное, еще сохранился обычай помогать людям и не спешить осуждать их, пока вина не доказана. Может, в наши дни это выглядит нелепо, но мне нравится такая манера поведения. Хотя иногда это приносит лишнюю боль.
– Все, отныне никакой бескорыстной помощи ближним! – заверила его Диана и равнодушно взглянула на блюдо с креветками, поставленное официанткой.
– Диана, никакие убеждения не смогут застраховать нас от ошибок и потерь. Я вспоминаю об этом всякий раз, когда вижу боль в глазах дочери. Конечно, мне следовало предусмотреть все заранее, по в те дни я не думал о предусмотрительности. Я просто любил.
Он познакомился с Лори, когда ему было двадцать пять лет и молодая кровь еще кипела в жилах, а она, в свои восемнадцать, казалась едва распустившимся цветком. Мэтью подкупили ее неопытность и доверчивость. Она мгновенно заманила его в свои сети, и лишь с годами Сэйлс догадался, что Лори просто нуждалась в покровителе, ибо желала постоянно крутиться в Голливуде и флиртовать со всеми напропалую, но при этом жить с мужем.
– Забеременев, Лори собиралась сделать аборт, но я не позволил. А когда родился ребенок, я надеялся, что она полюбит свое дитя, как всякая мать. – Лицо Мэтью исказилось от боли. – Ну а Лори даже не привязалась к девочке.
Мэтью не слишком хотелось ворошить прошлое. Наверное, он решил рассказать обо всем Диане, чтобы она не стыдилась своей наивности. Сэйлс поведал ей и о том, как долго он старался не замечать равнодушия и раздражения, которых Лори и не скрывала. Мэтью тешил себя надеждой, что жена еще изменится, пока она не исчезла навсегда.
За неделю до того, как Андреа исполнилось пять лет, Лори сбежала с английским рок-певцом, приезжавшим в Штаты па съемки фильма. Мэтью нашел записку, в которой она призналась, что материнство не ее удел. Там не было ни прощальных слов, ни адреса.
– Невероятно, – вырвалось у Дианы. – И что произошло потом?
– Потом, – печально вздохнул Мэтью, – не было ничего. Я все же отыскал жену и написал ей, умоляя связаться с Энди, но она ответила, что девочке лучше о ней забыть. К несчастью, Энди не может смириться с правдой, с тем, что ее не любит родная мать. Напротив, девочка идеализирует Лори и помнит только о том, как мама покупала ей самые красивые платья. Она изо всех сил старалась быть хорошей, но ведь Лори на это наплевать.
– Как это ужасно для Андреа, – с сочувствием заметила Диана. – Ей повезло, что у нее такой отец, как ты.
– Да, наверное, но мне так и не удалось залечить рану, нанесенную ей матерью. – Мэтью все еще чувствовал себя виноватым, поскольку принудил Лори к неприемлемому для нее материнству, а тем самым сделал Андреа невинной жертвой. Но с другой стороны, он не представлял себе жизни без дочери. Он слишком любил ее.
– Наверное, ты ужасно мучился, когда Лори сбежала, – прошептала Диана.
– Конечно, но горе Андреа причиняло мне еще более мучительную боль. Только тогда я понял, что совершил непоправимую ошибку. То же, наверное, поняла и ты.
– Да, – порывисто вздохнула Диана. – Я все давно поняла, но не в силах с этим справиться. Молли уверяет, что в таких случаях лучшее лекарство – работа. По крайней мере ей это помогло, когда умер муж. Она просит меня вспомнить обо всех идеях, когда-либо приходивших мне в голову, и думать о том, как воплотить их, а не о том, что все давно вышло из-под контроля. – Диана мрачно улыбнулась. – Но в моем мозгу не зародилось ни одной творческой мысли. Я без конца прокручиваю все снова и снова, размышляя, нельзя ли было что-то изменить? Не могу не представлять себе Люка с Ники, и меня одолевают ярость и… и беспомощность.
– Да, Диана, мучения неизбежны, – кивнул Мэтью. – Через это надо пройти до конца. Мало-помалу боль сама притупится, хотя вряд ли сейчас это тебя утешит. Когда тебя вот так бросают, не помогают никакие слова. Ты словно оплакиваешь чью-то смерть. Пожалуй, это даже хуже, чем смерть: ведь ты знаешь, что он не просто жив, но еще и развлекается с другой. Боль то затихает, то вспыхивает снова именно в тот момент, когда ты думаешь, что удалось ее преодолеть. По-моему, от этого нет лекарства. Тебе придется пройти через все стадии боли, пока не затянется рана в душе.