Против энтропии (Статьи о литературе)
Шрифт:
Современный петербургский писатель (в прошлом воркутинский зек с большим стажем, заметим в скобках), Сергей Сергеевич Тхоржевский, вспоминает, как в начале семидесятых приходил к нему ныне несправедливо забытый поэт Евгений Шадров (писавший под псевдонимом "Игорь Нерцев", 1934-1975), чтобы поделиться стихами и одиночеством: "Помнится, он тогда особенно любил стихи читаемого тайно Ивана Елагина: истинно родственной душой оказывался тоскующий поэт-эмигрант..." [2.82] Можно бы привести еще множество таких свидетельств. "Читаемым тайно" Елагин стал в СССР первым из числа писателей "второй эмиграции".
[2.82]
Сергей
В шестидесятые годы Елагин всерьез взялся за поэтический перевод: впрочем, с перевода из Рыльского некогда началась его литературная карьера, в книге "По дороге оттуда" мы находим переложение из почти неизвестной у нас немецкой поэтессы Дагмар Ник (р.1926), в "Отсветах ночных" — филигранно выполненный перевод из Райнера-Марии Рильке. В Америке Елагин, конечно, взялся прежде всего за перевод американской поэзии.
Перевод эпической поэмы Стивена Винсента Бене "Тело Джона Брауна" -около пяти лет работы — принес Ивану Елагину в 1969 году степень доктора в нью-йоркском университете. А в августе следующего, 1970 года поэт вместе с семьей переехал в Питсбург, где стал профессором местного университета. Там он купил дом, там провел оставшиеся ему почти семнадцать лет жизни среди любимых книг, картин, близких, друзей и учеников. Пришло что-то вроде благополучия, — конечно, по меркам той жизни, которую приходилось вести раньше.
"Тело Джона Брауна", как и другие переводческие работы Ивана Елагина, стоит отдельного внимания. Война Севера и Юга — двенадцать тысяч строк перемежающегося стиха, то рифмованного, то белого, то верлибра, десятки сюжетных линий поэмы... Оригинал был издан в 1928 году, принес Бене премии и репутацию классика при жизни, его имя попало в школьные учебники. Но это в США. В СССР о поэме даже специалисты упоминали разве что вскользь, хотя само существование Бене не игнорировалось: незадолго до своей смерти Бене сочинил стихотворение "Россия", которое и прочитал на банкете Общества американо-русской помощи 18 мая 1942 года; в переводе М.А. Зенкевича оно много раз перепечатывалось в СССР, но этим все и ограничивалось.
И вот первая песнь грандиозной поэмы, точнее — ее русский перевод (около двух тысяч строк), появилась в 1970 году в журнале "Америка", мгновенно "распознанном" уже многочисленными к тому времени московскими поклонниками Елагина. Это было первое "легальное" явление Ивана Елагина советскому читателю. Московские фанаты поэта в очередной раз уселись за свои "Эрики" (берущие, как известно из Галича, четыре копии), а мое терпение лопнуло: я раздобыл питсбургский адрес Елагина и стал писать ему. Письма то пропадали, то возвращались, наконец, пришел ответ — он датирован 17 марта 1972 года:
"Простите, что отвечаю с опозданием. Под Новый Год по дороге из Чикаго я со всей семьей попал в автомобильную катастрофу. Слава Богу, все остались живы, но пришлось больше месяца проваляться в больнице. Да и сейчас еще чувствую слабость".
Здесь ненадолго нужно отвлечься и взять в руки стихотворение Елагина "Наплыв" — "Мы выезжали из Чикаго..." В нем Елагин снова и снова переживает катастрофу, что под новый, 1972 год слилась для него с бешеным бегом "скорой помощи" на Андреевском спуске осенью 1941-го. Иначе говоря, ответ на мое письмо Елагин написал после той самой катастрофы, что подарила читателям "Наплыв", где поэт обмолвился ключевыми для понимания его творчества словами — "Во времени, а не в пространстве".
Так из Питсбурга семидесятых годов стал протягиваться мост в довоенное, киевское прошлое. Елагин дошел в творчестве до синтеза; поздние его книги практически не содержат слабых стихотворений, в них время и пространство переплетаются настолько сложно, что читателю уже не отличить киевский листопад от питсбургского. Четвертое измерение пространства — время -становится той основной координатной прямой,
В том же письме ко мне, что процитировано выше, Елагин писал: "Мной закончена новая книга стихов (примерно 120 страниц). Если напечатаю -пришлю". Речь шла об очередной книге Елагина — "Дракон на крыше", вышедшей в 1973 году в издательстве Виктора Камкина (Роквилль), с обложкой и иллюстрациями Сергея Голлербаха — в это года ставшего уже известным всей Америке художника. Впрочем, "Дракона" Елагин мне не прислал, а позже объяснил причину: "Вместо "Дракона на крыше" (очень плохое — не типографское издание) пошлю Вашему дяде [2.83] мой последний сборник — "Под созвездием Топора". Туда вошло лучшее из "Дракона"" (письмо от ноября 1977 г.).
[2.83]
Мой дядя — Рудольф Райнбах (1907-1985), брат моего отца, с 1918 года живший за границей (с 1934 года — в Германии), наездами бывавший в СССР и кое-что провозивший для меня через таможню).
Действительно, в 1976 году Елагин наконец-то выпустил полноценную книгу "Избранного" — о ней он и пишет. Вышла книга в "Посеве", во Франкфурте-на-Майне, и открытой почтой, понятно, в Москву никак бы не дошла. К тому же Елагин в те годы уже вовсю печатался в "Континенте", из авторов "второй волны" этот журнал (как и самиздат) признал его первым, -соответственно возросла и "непровозимость" книг Елагина через советскую таможню. Однако плотный кирпичик "Под созвездием Топора" (вместе с другим плотным кирпичиком — "Поколением обреченных" Галича, что очень символично) на бесстрашной груди моего немецкого дяди советскую таможню миновал и попал в мои руки.
Конечно, три четверти книги я и того знал едва ли не наизусть. Но поразителен был ее последний раздел — "Новые стихотворения", содержавший "Нечто вроде сценария", "Ты сказал мне, что я под счастливой родился звездой...", "Все города похожи на Толедо..." и настоящую декларацию Елагина — "Не в строчке хорошей тут дело...", кончающуюся чуть ли не авторским поэтическим завещанием:
Но помни, что ты настоящий - Лишь все потеряв, Что запах острее и слаще У срезанных трав, Что всякого горя и смрада Хлебнешь ты сполна, Что сломана гроздь винограда Во имя вина.Таким предстал читателям поздний Елагин, профессор Елагин (на этот раз без иронии), запечатленный с Иосифом Бродским на поэтическом вечере в Питсбурге в 1974 году: измученный астмой немолодой человек с вечными кругами вокруг глаз. Помимо основной преподавательской работы в Питсбурге, с лета 1968 года Елагин преподавал русскую литературу в Русской летней школе в Миддлберри, штат Вермонт, и отдал этому делу больше пятнадцати лет — лучших учеников Елагин обрел именно в этой школе, где преподавание велось по-русски и даже в быту ученики по мере сил старались разговаривать на языке Пушкина и Елагина; сохранились десятки записей его лекций и разговоров, кое-что из них опубликовано, буквально все — интересно. Впрочем, многие его острые словечки, записанные студентами, обнаруживаются в его же более поздних стихах. Такое бывает только с очень полно реализовавшимися творческими натурами.