Против лома нет приема
Шрифт:
Правда, чести получить камеру с обогревателем удостаивались немногие. В основном те, кого предполагалось держать долго и в относительном здравии. Должников или тех, из кого выбивали какие-нибудь нужные подписи на различных документах, наоборот, старались посадить в самые неприятные условия. Как правило, посидев тут всего сутки без света и отопления, человек мог подписать признание в том, что он потопил «Титаник», взорвал Чернобыльскую АЭС, сбросил будущего президента с моста в мешке из-под риса, или даже в том, что является Евой Браун, поменявшей пол. Конечно, таких
Тех граждан, которых предполагалось при выполнении ими определенных условий отпустить живыми и здоровыми — ОРЗ и пневмония не в счет, — сюда привозили с завязанными глазами, в закрытых кузовах, причем не прямой дорогой, а повертев часа три по разным шоссе и проселкам, так что даже коренной москвич иной раз не знал, что жуткое подземелье, где он сидел, находилось недалеко от его родного дома. Увозили точно так же, как правило, ночью, высаживали где-то на пустыре и строго предупреждали, что обращение в милицию может вызвать самые неприятные последствия.
Суслика привезли сюда с открытыми глазами. По идее такие люди живыми отсюда не уходили. Но Коля, как уже говорилось, пока не торопился с принятием решения. Что же касается Полины, то ее было приказано передать Васе, а что с ней будет дальше, Коли уже не касалось. Ответственность за то, что может быть нарушена секретность «объекта», брал на себя сам шеф…
Фроська включила свет и одновременно осветила коридор и камеры. Сейчас все двери в них были открыты и распахнуты настежь.
— Ну-ка, повтори еще раз, как ты обнаружила, что его нет! — потребовал Коля тоном военного прокурора.
— Значит, минут через пять после того, как ты утром уехал, — устало начала Фроська, которой уже в третий раз приходилось повторять все сызнова, — я взяла миску с кашей, ложку, хлеб и кружку с чаем. Кружку в левой руке держала, остальное все в правой было. Когда сундук открывала, все поставила на пол. Потом снова взяла все так же и спустилась сюда. Когда свет включала, опять все поставила на пол…
— Покажи, как это делала! В натуре!
— Что мне, за миской и кружкой идти? — вылупилась Фроська.
— Не надо, — с досадой проворчал Коля. — Ты просто покажи, как нагибалась, когда ставила. Точно покажи!
— Ну, вот так как-то… — Фроська, кряхтя и пыхтя, неуклюже нагнулась, показав, как она ставила свою ношу на пол. Коля между тем засек время. Получилось, что у нее на сгибание и разгибание ушло аж шесть секунд.
— Так, — сказал Коля задумчиво, — стало быть, ты, дорогая подруга, в коридор при этом не глядела, верно?
— А чего глядеть-то? Там, один хрен, темно было… Свет включила и поглядела.
— То-то и оно. Все камеры, как и сейчас, с открытыми дверями стояли?
— Ага, окромя его, конечно, — кивнула Фроська. — А его была заперта, чин чинарем, на засов.
— Ладно, показывай, чего дальше было.
— Чего дальше? Дальше я до камеры пошла.
— Вот и топай. Учти, у тебя в руках как бы понарошку — кружка
Фроська, недовольно пыхтя, направилась к дальней от выхода камере с правой стороны коридора.
— Чего, нагибаться опять?
— А как же? — сказал Коля. — Тяжело?! Ни фига, гимнастикой заниматься полезно!
— Жопу, что ли, мою не видел? — проворчала Фроська.
Однако нагнулась, еще раз показав, как она ставила на пол кружку и миску.
— Так, — прикинул по времени Коля, — еще шесть секунд ничего, кроме пола, не видела. Что дальше делала?
— Дальше? Форточку в двери открывала.
— Хорошо. Сначала закроешь дверь на засов, потом покажешь, как открывала форточку.
«Форточка» представляла собой прямоугольное окошко, прорезанное в двери, примерно 30х20 сантиметров, закрывавшееся с внешней стороны двери заслонкой, которая откидывалась вниз и превращалась в эдакий мини-столик, на котором вполне помещались миска и Кружка. Когда заслонка поднималась, то ушко, наваренное у нее на верхней кромке, входило в прорезь форточной рамки, сваренной из стальных уголков, прикрытую с внутренней стороны. А с внешней стороны в рамку был вделан прочный шпингалет. Именно его надо было отодвинуть, чтоб открыть форточку, что и сделала Фроська под наблюдением Коли.
— Ну вот, — сказала она. — Поставила я вот сюда миску и кружку. «Эй, говорю, — пацан, забирай хавку!» А он ни хрена не отзывается. Я заглянула через форточку: мама родная — нету! Дверь открыла — все пусто! А минут через десять ты вернулся…
— Весело, — хмыкнул Коля, отодвинул засов и вошел в камеру. Лампочка довольно ярко освещала щербатый цементный пол, на котором остались следы грязных кроссовок. Духан в камере был еще тот. В углу располагалась яма, прикрытая досками с прорубленной дырой, служившая вместо параши. Для спанья «зеков» были сооружены дощатые нары с сенным тюфяком, драной подушкой без наволочки и парой фланелевых одеял.
— Ну-ка, — попросил Коля, — закрой-ка меня на засов! А форточку пока не закрывай!
— Как скажешь, гражданин начальник! — буркнула Фроська, захлопнула дверь и оставила открытой форточку.
Коля, недолго думая, высунул в форточку руку, дотянулся до рукоятки засова и одним рывком отдернул его. Дверь открылась!
— Видела? — спросил он мрачно.
— Ну и что? — заморгала баба. — Фортка-то была закрыта. А шпингалет с той стороны хрен отодвинешь…
— А ты уверена? — грозно прогудел Коля. — Ты вчера когда здесь была в последний раз? Ну, быстро вспоминай!
— А при чем вчера-то? — выпучилась Фроська. — Он сегодня сбежал…
— Хрена с два! Ты вчера косая была уже после обеда! Ну-ка, блин, покажи, как форточку закрывала! Ага, видишь, шпингалет заедает. Форточка вроде держится, а не закрыта! Надо второй раз дернуть, а ты, сука, забыла! Когда ты вчера последний раз заходила, быстро!
— Коленька, — виновато проныла Фроська, опасаясь, что разъяренный мужик может ей по морде намякать. — Я вчера вечером сильно пьяная была. Решила ужин не носить… Короче, я после того, как девку выводила, больше не заходила.