Против ненависти
Шрифт:
Но откуда берется это «особое зрение», о котором пишет Ральф Эллисон? Как одни люди становятся невидимыми для других? Какие аффекты поддерживают именно такой способ видения, когда одних видно, а других – нет. Из чего складывается внутреннее убеждение, из-за которого другие становятся невидимыми, исчезают? Кто и как формирует такую позицию? Как распространяется такое отношение? Какие исторические контексты создают подобный режим видения? Как складываются рамки стереотипов, когда определенные люди становятся неважными и невидимыми, а то и опасными и угрожающими?
И прежде всего: что это означает для тех, кого перестают видеть и считать человеком?
Когда их перестают замечать или видят в них не тех, кто они есть, а чужих, преступников, варваров, больных, в любом случае воспринимают как часть определенной группы, не как индивидуумов с различными качествами и склонностями, не как ранимых существ с именем и лицом? Насколько
Любовь
Чувства не верят в принцип реальности.
«Найди цветок и возвратись скорее!» [9] – приказывает Оберон, король эльфов, своему шуту Пэку, ведь сок этого цветка заставляет людей сходит с ума от любви. Действие этого растения фатально: кому во сне упадет на глаза капля его сока, влюбится после пробуждения в первое встречное существо. Пэк, конечно, не самый умный эльф, и по неосторожности сок волшебного цветка достается не только тем, кого имел в виду Оберон, отсюда и получается «Сон в летнюю ночь» – великолепная запутанная история ошибок, заблуждений и сумасбродств. Особенно досталось Титании, королеве эльфов, и ткачу Основе. Пэк наколдовал ничего не подозревающему ткачу огромную ослиную голову вместо человеческой. Добродушный Основа не заметил своего преображения и не мог понять, отчего это все от него разбегаются: «Спаси тебя бог, Основа, спаси тебя бог!» – один из друзей, увидев уродливый облик ткача, попытался как-то потактичнее поведать Основе правду: «Ты стал оборотнем!» Основа принимает это за глупую шутку своих друзей: «Вижу я их плутни! Они хотят осла из меня сделать. Настращать меня!» – объяснил он и, напевая, назло всем ушел прочь.
9
Здесь и далее «Сон в летнюю ночь» У Шекспира цитируется в переводе Т. Л. Щепкиной-Куперник.
В таком вот полузверином обличье Основа встретил в лесу Титанию, которой во сне брызнули в лицо соком волшебного цветка. И волшебство свершилось: Титания влюбилась в ослоголового ткача, едва его увидела. «Прошу, прекрасный смертный, спой еще! Твой голос мне чарует слух, твой образ пленяет взор. Достоинства твои меня невольно вынуждают сразу сказать, поклясться, что тебя люблю я!»
Ничего не имею против ослов, но перед королевой фей стоит чудище со звериной головой, а она говорит, что его «образ пленяет взор»? Как такое может быть? Чего она не видит или видит по-другому? Не замечает его огромных ушей? Не видит, что его башка покрыта жесткой шерстью? Не замечает его огромной пасти? Вероятно, она смотрит на Основу, но не замечает деталей. Ей кажется, будто этот зверь «пленяет взор». Может быть, ее взгляд просто игнорирует любые качества и признаки, не имеющие отношения к характеристике «прекрасный смертный». Она без памяти влюблена, и любовная эйфория, очевидно, выключает у нее некоторые когнитивные функции. Или, может быть, она видит и огромные уши, и жесткий мех, и пасть, но под воздействием волшебного зелья оценивает все это не так, как в нормальном состоянии. И ослиные уши кажутся ей очаровательными.
У Шекспира волшебный цветок – драматургический прием, но нам известно, как это случается в жизни: любовь нечаянно нагрянет (или страсть). Обрушится без предупреждения и подготовки и захватит целиком.
И сведет сума. Это пленительно. Только вот Титания влюбилась без ума не в Основу, каков он на самом деле, а в ослоподобное существо, которое явилось ей сразу после пробуждения: это заколдованный Основа, и Титания – тоже под действием чар, и каким бы она его ни увидела, она обожает его любым. Она даже готова перечислить причины своей любви, но ни одна из них не настоящая. В истории любви Титании и Основы Шекспир приводит пример эмоционального состояния, в котором причина и объект эмоций не совпадают. Стоит только не выспаться, и вот уже самая ничтожная деталь становится поводом, чтобы устроить скандал. И под горячую руку попадает первый встречный, который ни в чем не виноват. Эмоции вызывают иногда вовсе не те вещи, существа или события, на которые эти эмоции направлены. Основа хоть и объект любви Титании, но никак не первопричина.
И еще кое-что есть в этой истории. В любви речь идет, как и в случае других эмоций, об активном видении. Титания рассматривает Основу, объект своей любви, не нейтрально, она судит и оценивает: милый, добродетельный, обворожительный, желанный.
При этом влюбленность препятствует объективному
Много лет назад один молодой переводчик в Афганистане объяснил мне, почему это разумно, когда родители выбирают невесту для сына. В конце концов, аргументировал он мягко, но уверенно, влюбленность ослепляет, и влюбленный не в состоянии достоверно оценить, насколько его возлюбленная действительно ему подходит. Опыт подсказывает: любовь как форма умопомрачения, как и волшебное действие цветка у Шекспира, недолговечна – и что тогда? Тогда лучше, чтобы здравомыслящая мать заранее окинула будущую невестку трезвым взглядом и сделала выбор, игнорируя любовный угар. Сам жених увидел невесту впервые без покрывала только в день свадьбы и в первую брачную ночь впервые говорил с ней. И что, он счастлив? О да, еще как [10] . Есть много разных форм ослепления. Любовь лишь одно из ослепляющих чувств. Просто в любви наши заблуждения позитивны, мы превозносим и обожаем объект нашего чувства. Такое заблуждение идет возлюбленному на пользу Любовь известным образом «подкупает» и своей силой препятствует нашему возвращению в реальность, она нас туда не пускает. Влюбленный не знает сомнений и не принимает возражений. Влюбленному не нужны никакие объяснения. Любой аргумент, любое замечание, кажется влюбленному, наносит ущерб его любви, умаляет ее. Вот курьез: в любви мы легко признаем того или иного человека, признаем, даже не узнав. Любящий заранее приписывает объекту своей любви определенные качества, например «милый», «добродетельный», «восхитительный», «желанный» [11] . И ослиные уши, и жесткая щетина тут ни при чем.
10
Эта история не служит рекомендацией к действию. Просто еще раз уточняю: это всего лишь иллюстрация шекспировского представления о любви как ограниченной во времени проекции.
11
Так можно отличить настоящий объект чувств и эмоций от «формального объекта». См.: Lyons W. Emotion, в: Doring S. (Hrsg.). Philosophie der Gefuhle. Frankfurt am Main, 2009. S. 83-110.
Надежда
Пустые и ложные надежды – у человека безрассудного.
В легенде о Пандоре в изложении Гесиода Зевс посылает на Землю Пандору с ящиком, полным различных пороков и зол. Хранилище этих ужасов, доселе неведомых человечеству, должно непременно оставаться запертым. Но Пандора, подстрекаемая любопытством, приподнимает крышку, заглядывает в щель, и из ящика вырываются наружу болезнь, голод и нужда и распространяются по свету. Одна лишь надежда остается на дне, не замечает ее Пандора и снова опускает крышку. Стало быть, Зевс относит надежду к порокам и бедам. Почему? Разве надежда не добра? Разве она не вдохновляет нас, не настраивает на нечто позитивное, не сподвигает на добрые дела? Разве может человек жить без надежды? Она ведь так же необходима, как и любовь?
Всё так, только здесь не та надежда имеется в виду, не обязательное условие и не экзистенциальное убеждение человека. Не та надежда, которая нам необходима и желанна. Гесиод пишет о другой надежде – пустой, иллюзорной. В этом случае человек склоняется к нездоровому самоубеждению и самообману, будто бы непременно случится то, о чем он тоскует. Это необоснованное предвкушение, в котором человек игнорирует очевидное. Иммануил Кант пишет в связи с этим о «пристрастности весов разума», то есть о предвзятости, порожденной пустой надеждой.
Когда мы непременно желаем, чтобы финал был хорошим, мы не замечаем явных признаков, которые рассеяли бы эту нашу ложную надежду. Мы не видим, сознательно или неосознанно, не замечаем всего того, что препятствует благоприятному сценарию. Идет ли речь о военных действиях, об экономике или о медицине, надежда с легкостью скрывает от нас любые детали и намеки, противоречащие нашим ожиданиям. Они мешают, потому что портят благоприятный прогноз. Они раздражают, потому что тормозят наш оптимистический настрой и не дают принимать желаемое за действительное. С большим трудом мы возвращаемся к неприятной, сложной, неоднозначной реальности.