Против обычая
Шрифт:
"Стреляйте! Спасайте!" - хотел закричать он, но не мог выговорить ни слова.
Выстрелить - Василию Михайловичу и самому приходила мысль. Но как будешь стрелять, когда стоят безоружные люди и нет причин убивать их!
Держа наготове ружье, он снова крикнул:
– Прочь! Или всех перебью на месте!
Лицо его было бледно, глаза горели.
– Давненько с тобой посчитаться хотелось!
– продолжал бродяга.
–
– сказал другой.
– И сжечь тебя давно собирались, да мужиков, соседов твоих, было жалко!
– добавил третий.
Все они заговорили сразу, обстулив Василия Михайловича с трех сторон.
– Считаться?!
– вскрикнул Волынцев, и голос его зазвенел.
– Я вам дам считаться, разбойники!!
И в одно мгновение переменилась картина- обомлевший писарь видел, как блеснуло вскинутое ружье, грянул выстрел, кто-то вскрикнул, все перемешалось - и Волынцев стоял с поднятым кверху дулом ружья, за которое крепко схватился бродяга, а второй сдавил заседателю горло. Еще мгновение - и ружье было вырвано, а руки Волынцева загнуты назад и затянет л шарфом. Он пытачся вырваться.
Хрипел, кусал зубами одежду, бил ногами о зомлю, вертел головою.
– Нету, барин, прочно!
– засмеялся бродяга - А ты чего с палкой стоишь?
– крикнул он писарю.
– Или тоже подохнуть хочешь?
Больше он ничего ему не сказал и даже отвернулся, как от не стоящего внимания. Но Услышинов уже сам бросил трость и нервно гладил ноги, которые у него подгибались от ужаса.
– Разбойники!! Негодяи!!
– хрипел Волынцев, все еще надеясь высвободить руки.
Потом он перестал биться, гордо выпрямился и сказал глухим, но твердым голосом:
– Что нужно?..
– Да ничего не нужно. А чтобы ты знал, как порядки нашему брату заводить, так вот получи!
Он снял с себя ременный пояс и подал Волынцеву.
– Дарю тебе его навечно! А сучок сам себе выбирайпотолще или потоньше, пониже или повыше - твое дело, укажи, где знаешь. Нам все равно.
Волынцев молчал. Блестевшие глаза его сразу потускнели, голова повисла на грудь, и голос осекся.
– Такой ладно будет?
– спросил бродяга, указывая на сосновый сучок. Место хорошее: у всех на виду.
Василий Михайлович стоял бледный и силился что-то выговорить, но губы его дергались в разные стороны.
– Ну что ж, барин? Этак тебя до завтра не переждешь.
Прощай! Не поминай лихом.
– Да как же это
– вскрикнул не своим голосом Услышинов, трясясь и не попадая зуб на зуб.
– Что ж это!..
В глазах у него потемнело от ужаса.
– Брысь ты, песья душа!!
– раздалось в ответ, и чья-то крепкая рука хлопнула его по затылку. Он пошатнулся, потом упал на колени, потом снова вскочил и бросился бежать неизвестно куда, падая и поднимаясь, не чувствуя под собою ног, без оглядки, без пути и без отдыха.
– Ну что ж, барин?
– повторил спокойно бродяга, держа Волынцева за воротник.
– Не стоишь ты сам того, чтоб нам из-за тебя на нашу душу твою душонку брать. Черт с гобой! Ложись на травку. Выпорем как следует - и развязка на первый случай! Скидывай свою амуницию! А ежели глупостей своих напредки не оставишь, тогда уж не прогневайся: обязательно повесим, где бы ты ни был!
Уже свечерело, когда Услышинов прибежал к старшине, потеряв дорогой фуражку.
– Заседатель повешен!
– кричал он и плакал и, задыхаясь, едва мог передать о случившемся.
Когда миновало первое впечатление и старшина собрался с мыслями, то перекрестился и вымолвил: - Ну, вечная ему память...
Потом он вздохнул и в раздумье добавил: - Да и то сказать - не жилец он был здесь!
А еще позднее, когда путь уже освещала луна, добрался кое-как до дома и Волынцев, без ружья, без охотничьих доспехов и без тужурки, опираясь на палку Услышинова.
Никогда и никому он не рассказывал о том, что с ним было. Несколько дней он даже избегал встречаться с людьми и не мог свободно ни садиться на стул, ни вставать со стула.
Стал он мрачен и молчалив. Даже Услышинов на свои сочувственные вопросы не получал ответа.
Когда пришла, наконец, телеграмма с разрешением отъезда в Россию и когда Волынцев сидел уже в тарантасе, окруженный чемоданами, с двумя револьверами за поясом и с вооруженным стражником при ямщике, он, подавая руку писарю, сказал ему на прощанье, как всегда загадочно:
– Обо мне вы здесь еще, надеюсь, услышите, черт возьми!!
А когда тройка мчалась уже по безлюдной дороге мимо того леса, где Волынцев недавно охотился, он приподнялся в своем тарантасе, презрительно сощурил глаза, вынул из кобуры револьвер и два раза выстрелил в лес.
Эхо ответило ему из леса громкими раскатами, а встревоженные кони помчались вскачь.
1894