Против Сентября
Шрифт:
– Но…
– …здесь был василиск… здесь… у городских ворот…
– У этих ворот?
– Не только у этих… готов поклясться, он был у всех врат… у всех восьми врат города…
– Откуда вы знаете? Вы видели?
В меня снова целятся.
– Не видел. Но знаю.
– Но… поче…
– …они все окаменели… понимаете… все! Я проверял… Я обходил посты… они все… все…
– Чудовищно… – выдыхает офицер, опускает оружие, – вы думаете… он… вернется?
– Васи…
– …чш-ш, не говорите этого страшного слова…
…драконы…
…вспоминаю
…я учил их обороняться щитом…
…я учил их отдавать честь…
– …Вер ар ю фром? – спрашивал я.
Они отвечали.
Неумело пытался повторить непривычное для нашего слуха название.
– А там как? – спрашиваю я.
Они рассказывают.
Я знаю, что драконы воют по ночам.
Я знаю…
…прислушиваюсь к шорохам ночи за окнами, к шелесту дождя.
Он не придет.
Не прилетит.
Не…
…еще много-много всяких не.
Василиска не будет.
Просто.
Не будет.
Я говорю себе так – я сам не верю в то, что говорю, почему чашка дрожит в моей руке, почему я поворачиваю кресло спиной к стене, почему смотрю в полумрак коридора, почему разглядываю каждую тень на стене, вздрагиваю от шороха занавесок, от стука в дверь…
…показалось.
Нет.
Не показалось.
Стучат.
Смотрю на офицера, думаю, что лучше ответить, к вашим услугам, или имею честь…
– Разрешите осмотреть ваш подвал.
Вот так. Ни здрассьте, ни про погоду, ни про что.
Понимаю, что не могу сказать – не разрешаю. Открываю узехонькую дверь, веду гостя в темноту, бормочу что-то, счас, счас свет найду, этот выключатель еще поискать надо…
– Глина, – офицер щелкает фонариком.
– Глина, – киваю я.
– Вы что… скульптурой увлекаетесь?
Киваю.
Есть такое.
– Так я и думал…
– Почему… думали?
– А вы на ногти на свои посмотрите.
Меня передергивает, заливаюсь краской, чер-рр – рт, надо же было так…
Я так понимаю, драконы…
…не договаривает.
Смотрю в почтовый ящик.
Почему-то надеюсь получить от них весточку.
Хотя знаю – не получу…
– ….слышали, Василиск-то опять сегодня…
– А? – оторопело смотрю на булочника.
– Да василиск, говорю, ночью сегодня объявился…
– Видели?
– Да кто ж его видел, он же в камень обращает! Сегодня на площади офицера нашли окаменевшего… Жуть такая, глаза навыкате, что-то страшное углядел…
Меня передергивает. Еле-еле начинаю приходить в себя, ну еще бы, полночи не спал, потом кое-как продрал глаза в три часа пополудни, разбуженный колоколом на башне…
– Ужас какой… – еле выжимаю из себя, набираю корзину кренделей к чаю.
– Этот-то, говорят, офицера резать собрался…
– Кто этот?
– Да
Киваю.
– Вот, говорят, разрезал, а там внутри нет ничего, ни сердца, ни легких… вот он и думает теперь…
Молчу. Думаю, что скоро окаменевших фигур станет больше…
Не наша память
Хочу увидеть, как я родился.
Не успеваю.
Хочу хотя бы увидеть, как встретились мои родители – на этот раз смотрю пристальнее, внимательнее – все равно не успеваю, еле-еле вижу краешком глаза, как мой отец бросает в лужу палки…
Ты не так смотришь… не так…
Гедда лучше знает, как смотреть, Гедда умная, Гедда показывает мне – не понимаю, снова не понимаю, и еще раз не понимаю, и уже когда отчаиваюсь что-нибудь понять – до меня доходит, как надо смотреть, чтобы увидеть во всех направлениях.
Молчу.
Все равно не вижу, как встретились мои родители, мне кажется, они были вместе всегда, с того момента, как вместе бросали в лужу палки, а то и раньше…
Хочу увидеть самого себя, например, в тот момент, когда не сказал Гедде, что люблю её – снова смотрю и не нахожу, снова хочу спросить у Гедды, где этот момент, снова не спрашиваю – ищу сам, давай же, давай…
…нет….
…как будто его и не было никогда…
…никогда…
…не было…
И меня самого как будто тоже никогда не было в бесконечном потоке прошлого, напрасно смотрю тропинку за тропинкой, дорожку за дорожкой, по которым ходил до школы, здесь вот дрался с бандой Сысого, помню день в день, час в час, – нет, ничего, Сысой идет со своей бандой, а меня нет, нет…
Хочу спросить у Гедды – почему так.
Не спрашиваю.
Хочу спросить у Гедды, живые мы еще или уже мертвые – тоже не спрашиваю.
Мне кажется, она не знает.
Не знает.
Я хочу отвлечь внимание Гедды от пятнадцатого сентября – отвлечь любой ценой, нц пцсть даже не от всего пятнадцатого, хотя бы от трех часов пополудни, когда все случилось. Не успеваю, не могу – Гедда видит, Гедда смотрит, я еще надеялся, – отвернется, закричит – нет, нет. Пристально смотрит, я бы даже сказал – с интересом…
– Значит… значит, я…
Она хочет сказать – умерла, она не договаривает.
Не выдерживаю:
– А я? А мы все?
Хочу спросить, что будет с нами, когда мы вытянемся в бесконечные спирали – не спрашиваю.
Я все равно не могу увидеть прошлое от и до, стоит мне зацепиться за прошлое – и взгляд сам тянется в бесконечность, дальше, дальше, дальше…
…я жду.
Я жду, когда пришлые начнут строить города.
Время отматывается бесконечно назад, я вижу пришлых – за какие-то ничтожные годы до того, как они придут на нашу землю – или наоборот, уйдут с нашей земли, так будет правильнее, когда смотришь в прошлое? – но города все так ж стоят на побережьях, гордые и величественные.