Против Сталина и Гитлера. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение
Шрифт:
Трухин, с которым я обсуждал положение, сразу схватил сущность:
– Не тревожьтесь! Это наше дело. Мы выход найдем, не прибегая ко лжи. Сейчас нужно избежать открытого столкновения, даже если бы это означало, что надо работать более или менее подпольно.
Чего бы добились немцы и русские вместе, даже еще весной 1943 года, если бы они действовали как лояльные союзники в деле освобождения России и всего мира от большевизма?! Власов и его товарищи знали многих генералов Красной армии. Они знали жертв сталинских чисток. Они знали, на кого они могли рассчитывать как на товарищей в борьбе – не за немецкие интересы, а за свободу России.
Власов
– Я не могу дать вам много солдат, Власов, но порядочно – бывших заключенных. И я даю вам, как и другим моим генералам, полную свободу действий в борьбе с захватчиками. Вы несете и ответственность.
Власов живо обрисовал присутствующих – диктатора, попыхивающего короткой трубкой, генералов, «вездесущего и всеведущего» Маленкова.
Когда он покидал Кремль, он был горд своим назначением и возложенной на него задачей: враг стоял у ворот Москвы. И вдруг он понял, что, приняв на себя ответственность, он полностью отдал себя во власть сталинского каприза. А если его усилия будут напрасны? Проиграть означало не только быть побежденным, а и стать предателем. Они все были предателями – маршалы и генералы Красной армии: Тухачевский, Егоров, Блюхер, Якир, Эйдеман, Корк… А судьей им был Сталин и тот же самый Маленков, может быть, Молотов, Каганович, Булганин – люди, греющиеся в лучах сталинского благоволения. (Власов дал краткое описание каждого из них, а его товарищи добавили кое-какие подробности. У Булганина находили они остатки каких-то человеческих черт.)
– Заметьте себе, господа, – сказал Власов, обращаясь к нам, немцам, – отъявленным врагом режима и изменником родины принципиально считается каждый думающий иначе. Или просто ищут козлов отпущения. Поэтому советские люди выучились внешне соглашаться с требованиями режима. Что они думают и чувствуют, – они тщательно скрывают. Это привело к известной шизофрении – что и есть одно из величайших преступлений большевистских вождей.
Власов рассказал и о Никите Хрущеве, первом секретаре ЦК Украинской компартии, которого он хорошо знал во время своего командования 97-ой армией под Киевом.
– Я сам видел этого пресмыкавшегося сталинского подхалима, как он рвал и метал против врагов и друзей, без различия. И всегда по тем же формулам – контрреволюционеры! меньшевики! эсеры! троцкисты! зиновьевцы! бухаринцы! «Если дело идет о ликвидации предателей, каждый, у кого дрогнет рука или подгибаются колени, – враг народа». Вы можете себе представить, что такое не забывается!
И еще целый ряд имен всплывал при этих разговорах в различном освещении – Ворошилов, Малиновский, Рокоссовский и др. Малышкин, Трухин, Жиленков прибавляли новые имена и подробности. Наши русские друзья знали, к кому в Красной армии они могли (и хотели) обратиться. Но сделать так, чтобы это имело смысл, они могли, только упрочив свои собственные позиции – не как немецкие наемники, а как независимые борцы за свободу, имеющие перед собой ясную цель.
Гелен и Рённе уже давно ощутили все заложенные здесь возможности. Но их старания создать необходимые предпосылки для развития Освободительного Движения оставались безуспешными.
Кейтель
– Господин фельдмаршал хочет немедленно знать, что, собственно говоря, представляет собою эта «Русская Освободительная Армия?
Я быстро стал соображать. Момент был критический. Неверный шаг мог стать роковым, но надо было и рисковать. Я уже научился у Гроте кое-чему из области так называемой ведомственной дипломатии, хотя мне было еще далеко до него. Я «доложил» в положенно сжатой форме:
– Русская Освободительная Армия в настоящее время есть собирательное обозначение для всех сражающихся в рядах германской армии частей русских добровольцев, которые, аналогично частям других национальностей, различимы уже по соответственным значкам на их форме.
– Ясно, – ответил адъютант. – Благодарю вас. Пожалуйста, срочно передайте это объяснение по телеграфу в Главную ставку.
Это могло иметь неприятные последствия уже и для начальника ОКВ/ ВПр, и я отправился искать Веделя. Между тем он как раз вернулся. Я сообщил ему о вопросе и моем ответе.
– Теперь, кажется, дело действительно сдвинется, – заметил он. – Разговор, однако, должны подтвердить вы лично, так как вы его вели. Я согласен с вашим объяснением, рекомендую только вашему тексту предпослать фразу: «По еще не утвержденным предложениям начальника ОКВ/ ВПр…» Если Кейтель проглотит это и не начнет метать громы и молнии, это будет означать, что понятие «Освободительная Армия» молчаливо санкционируется ОКВ и для русских частей. Тогда вы сможете и в ваших газетах, и в Дабендорфе говорить и писать о ней уже без риска. Подите, отправьте телеграмму, а там посмотрим, что дальше будет. Я от своего слова не откажусь.
Это был мастерской ход Веделя, и я был в восхищении от него.
Реакции на мою телеграмму от фельдмаршала фон Кейтеля не последовало.
В Дабендорфе работа шла дальше, невзирая на все споры на политическом уровне. Первый руководитель учебной части, генерал Благовещенский, заявил, что не хочет оставаться на этом посту, поскольку германское правительство отказывается признать Освободительное Движение. Его преемник, генерал Трухин, внешне сохранял полное хладнокровие, но и он, вероятно, часто бывал близок к отчаянию. Шахматный ход Веделя его, конечно, порадовал; ему стало легче работать, в особенности при подготовке офицеров для акции «Просвет». Хотя начало военной операции на фронте всё время откладывалось, «группы перехвата» отправлялись из Дабендорфа к своим дивизиям в намеченный срок.
Для этих русских офицеров вместо офицерских фуражек и кожаных перчаток были доставлены солдатские пилотки и нитяные перчатки. Это было воспринято многими как очередное оскорбление. Я поручил Пэла, нашему ловкому начальнику хозяйственной части, купить фуражки и кожаные перчатки на черном рынке.
После очередного выпускного торжества Ведель спросил казначея, почему в нарушение предписания так безупречно обмундированы русские офицеры. Казначей доложил, что в предписании была предусмотрена обычная офицерская одежда с русской кокардой, но в покупке фуражек и кожаных перчаток было потом отказано, вследствие чего командир Дабендорфа, то есть я, распорядился, чтобы эти вещи купили за мой личный счет. Ведель тотчас же отдал распоряжение возместить эти расходы из бюджета ОКВ/ВПр.