Против Сталина и Гитлера
Шрифт:
Здесь наши взгляды расходились. В моих глазах Власов был не просто одним из многих военных руководителей. Он стал знаменем. Он стал воплощением желаний и надежд миллионов людей, страстно стремившихся к лучшему порядку и к лучшей жизни.
Под конец Кёстринг заметил, что я могу всегда рассчитывать на его поддержку во всех военных вопросах, но он хочет оставаться вне какой-либо политической игры. На этом и закончился наш разговор.
В течение первой половины 1944 года я несколько раз имел возможность говорить с Кёстрингом. В апреле 1944 года полковник Герре передал майору Фёлькелю должность начальника штаба, при генерале добровольческих частей: он также просил о своем откомандировании на фронт.
Но не
В этой связи я вспоминаю об одной сценке в рабочей комнате Кёстринга, характерной для тогдашней политической атмосферы, психологического состояния людей на высоких постах и необходимости правильной, но и слегка двусмысленной реакции на опасные вопросы.
Один офицер высокого ранга и убежденнейший нацист, во время обмена мнениями, в резкой форме набросился на адъютанта Кёстринга ротмистра фон Герварта (который очень неодобрительно относился к расистским теориям национал-социалистов) :
– Похоже на то, господин фон Герварт, что вы отождествляете себя с проеврейскими установками этих бывших русских большевиков. Почему, собственно, вы это делаете?
– Потому что я, как я уже подробно изложил, разделяю точку зрения этих людей, - холодно ответил Герварт.
– И еще, впрочем, потому, что я не хочу все этим временным вздором погубить мою будущую карьеру.
Этическое обоснование своего неприятия антисемитизма могло бы повредить Герварту, да и не было бы понято этим человеком. Но циничный ответ ротмистра (по гражданской профессии дипломата) был для него убедителен:
– Ага, - сказал он, - ясно, карьера; это я понимаю.
– Видите, - сказал Герварт, когда мы остались наедине, - так нужно говорить с этими людьми. Другого этот человек вообще бы не понял.
Герварт не мог мне тогда сказать о своей принадлежности к движению сопротивления.
Я был в трудном и, лично, в неприятном положении из-за нежелания Кёстринга встретиться с Власовым. Для Власова новый генерал добровольческих частей был редким представителем германского генералитета, с которым он не только мог бы всё обсудить на своем родном языке, но и, при знании деталей военного и политического порядка на стороне противника, мог сделать обоснованные прогнозы. И это тем более, что он знал, как уже в начале войны Кёстринг предостерегал от недооценки советского вооруженного потенциала и силы русского патриотизма.
(Вследствие уклончивого поведения Кёстринга, Власов встретил его в первый раз 14 ноября 1944 года, в день объявления Пражского манифеста и основания Комитета Освобождения Народов России.)
Я изложил Власову точку зрения генерала Кёстринга и не скрыл при этом моего уважения к этому человеку. Власов, который уже много слышал о Кёстринге, не обнаружил, однако, никакого понимания линии его поведения.
– Форма, жалованье, снабжение... Страшно важно, когда фронт трещит, заметил он с усмешкой.
– Зачем всё это, если Красная армия раздавит вскоре не только вашего генерала наёмников, но и всю Германию.
Власов отлично знал, что Кёстринг не мог сделать ничего, чтобы предотвратить надвигающуюся судьбу. Но в его глазах старания Кёстринга улучшить условия службы добровольцев только подчеркивали их статус наёмников. Он отказался иметь что-либо общее с "кёстрингскими наймитами". Напрасно я пытался убедить его, что этот немецкий генерал предельно честен и обладает большим чувством ответственности{34}.
Благодаря
Это была одна сторона медали, и, несомненно, всё это было в большой степени заслугой Кёстринга. Но, что касается главной нашей цели, - летом 1944 года мы, казалось, были от нее дальше, чем когда-либо.
III. СС и Освободительное движение
В поисках выхода
Вполне понятно, что Власов и его сотрудники очень внимательно следили за угрожающим положением на фронтах. В самом узком кругу, в который привлекли также Деллингсхаузена, Фрёлиха и меня, обсуждались планы действий на случай крушения Третьего рейха.
Представители так называемого западного крыла предлагали уже сейчас установить контакты с англосаксонскими державами и с французским движением сопротивления. Напрашивалась возможность использовать для этого содействие НТС, - как эмигрантская организация, он имел своих членов во многих странах, включая и страны, воюющие с Германией.
Те же мысли занимали и меня, причем я питал надежду, что после падения нацистов, может быть, всё же дело придет к созданию союза всех свободных народов, включая немцев, направленного против второй угрозы Европе - теперь уже со стороны диктатуры Сталина и большевизма.
Власов видел, пожалуй, яснее, чем и его земляки, и я. Пребывание в Китае сделало его взгляд более острым:
– В глазах американцев и англичан мы, вероятно, не "унтерменши" и не "подмастерья мясника", употребляя выражения Гиммлера, но мы - изменники, потому что мы боремся против правительства своей страны. Что это правительство не имеет никаких полномочий от своего народа, что оно его поработило и управляет им против его воли, - этою никто сегодня не хочет больше знать, хотя как раз англичане, американцы и французы поддерживали с 1918 года по 1920-й белые армии в борьбе против советского правительства, присылая оружие, снабжение и даже войска! Но сегодня Сталин - союзник англосаксов в борьбе против их общего врага - Гитлера! Поэтому мы сегодня предатели. Чего можно ожидать от англосаксов? Забыты гарантии свободы, данные Польше, балтийским народам, чехам, югославам и грекам! И англосаксы отвернутся от наших посланцев, поскольку они придут к ним как просители, с пустыми руками. А кроме того, союз свободных народов Европы осуществим лишь при участии Германии, которая признала бы концепцию новой Европы. И всё это не в нашей власти. Что же мы можем всё-таки сделать? По отношению к Гитлеру я не признаю никакой лояльности. Но иное дело те немцы, которые всегда видели в нас людей и союзников. Думаю, что единственный выход - всеми силами стараться сохранить и по возможности растить русскую "живую силу" до краха нацистов. Только если мы станем фактором силы, мы, вместе с чехами, поляками, югославами, благоразумными немцами и другими народами Европы, можем рассчитывать, что, рано или поздно, англосаксы признают нас.