Против течения на велосипеде

Гехт Юлия

Семья Эдуарда Филипповича – владельца небольшого магазина в нашем городе. Грузный, с густой бородой, он смотрел на собеседника оценивающе, словно взвешивая его. С ним приятная молодая светловолосая жена Надежда и двое дочерей-погодок около десяти – двенадцати лет. Глава этого семейства был ещё тем самодуром, но сказать ему об этом никто не решался. В поход он взял с собой огромное раскладное кресло, в котором и просиживал вечерами, давая окружающим советы по разным проблемам, взял он и зонтик, и несколько одеял, и сапёрную лопату, и термометр, и решётки для барбекю, и закопченный чайничек, карты Урала, большой железнодорожный фонарь, набор металлической посуды, а также огромную палатку с двумя прихожими. Главный

козырь в этом перечне – лодочный мотор. Его хрупкие девчонки были навьючены огромными рюкзаками, мы все их жалели, а он, демонстрируя очередную «нужную» вещицу, упрямо заявлял: «Зато у вас нет, а у меня есть». Зануду Филипповича недолюбливали всем лагерем, посмеиваясь над его бесполезным грузом и такими же бесполезными советами. Однажды Надежда вздохнула: «Думаете, он всегда был таким? Я влюбилась в него ещё девчонкой: он преподавал у меня танцы в школе хореографии».

Вот Антон – смуглый парень лет шестнадцати, который всегда держится сам по себе, в основном, молчит, а если заглянуть в его огромные тёмные глаза, то увидишь необъяснимую тоску, которая едва-едва помещается в них.

А это Светлана с сыном Павликом, этим летом она развелась с мужем, и теперь отчаянно старается наладить свою личную жизнь. А тут представители сильной половины, как назло, либо семейные, либо малолетние. Но Светлана не унывает, ведь она оптимистка, и до конца похода ещё далеко.

Братья Юрка и Слава – математики. В походе они впервые, и порой ведут себя совсем как девчонки: палатку ставить не умеют, верёвки вяжут неуклюже, лодку и ту выбрали самую дырявую, а шутки воспринимают всерьёз, будто родились они с учебником в руках и не мазали их сверстники в пионерлагере зубной пастой.

Однажды у костра я задумчиво поглядела на старшего брата:

– Юр, я стихи про тебя сочинила.

– Какие ещё стихи? – Юра густо покраснел.

– Юрка-пендюрка!

И снова мы с Женькой залились смехом.

Не понять нам, дурёхам, было тогда, что им не до веселья, что вся жизнь Юрки и Славы была сплошной математикой. Их мать -

учитель математики в нашей школе. Тонкая, высохшая, с прямой спиной, словно от пяток до макушки внутри неё натянута струна, а может, даже электрический провод. Её губы собраны, будто их крепко держала невидимая леска. На её лице вообще сложно было уловить радость или печаль, она словно из цемента, неизменно холодная и готовая ко всему: к митингу, к ядерной войне, к нашествию пришельцев. Всегда она ходила на работу в своём единственном сером костюме, макияж и другие женские штучки она будто бы презирала. Младший сын донашивал свитера и брюки за старшим, и надеяться было не на кого. Она внушала своим детям, что математика – это единственный выход. Математика – это то, что она могла дать им в полной мере, ведь нанимать репетиторов, оплачивать коммерческое обучение в вузе было не под силу.

Когда мы подошли к месту стоянки, я почувствовала себя нехорошо, не хватало ещё заболеть… Пальцы словно примёрзли к вёслам и плохо разгибались, на ладонях появились синие прожилки, мокрая одежда стала тяжёлой и прилипла к телу. К тому же подступил голод, как коварный враг: незаметно и так не вовремя. Голод ощущался не в желудке, нет. Нам хотелось есть всем своим существом. Вспоминались пышные праздничные столы, накрытые бабушкой на Рождество и Пасху. Какие она жарит отбивные! Мясные «лапти», с тоненьким ободком молодого сала, маринованные с чесноком и специями, словно сами собой они тают на языке – такие мягкие и сочные… И салат с душистой ветчиной и опятами, и блины, тоненькие, в дырочку, как ажурные салфетки. И пирог с горбушей, рисом и репчатым луком, слегка припущенным в масле. Эх, просто царский пирог! На весь противень! Вспоминался и горячий мамин борщ, сваренный на говяжьих рёбрышках, долго томящийся на слабом огне, ароматный,

тёмно-красный, со сладковатым привкусом свеклы. В любой суп Женька добавляет укроп и сметану, подкидывая пару-тройку добрых ложек, и оттого борщ в её тарелке становится бледно-розовым. А ещё картошка, жаренная до румяной корочки. Вот откусить бы солёный хрустящий огурец да запить холодным рассолом прямо из банки… Все наши мечтания о хорошем ужине спотыкались об это ненавистное «бы».

Выйдя на берег, мы не увидели ни полян, ни каменистого пляжа: здесь был тёмный густой лес и заросли какой-то неведомой травы с толстыми стеблями в человеческий рост. Это место было не таким, как все предыдущие стоянки, даже закралась мысль, а правильно ли мы прочли карту, может, нам стоит ещё спуститься по реке, пока не найдём более уютного местечка для ночлега.

Когда у берега появился инструктор, мы поспешили ему сообщить, что здесь совсем нет места для палатки, так как всё поросло этой дикой травой. Он подошёл к нам и сбил под корень несколько таких стеблей тяжёлым сапогом. «Продолжайте!» – усмехнулся инструктор. Мы повторяли этот нехитрый манёвр: толстые сочные стебли с хрустом ломались, освобождая площадку для нашего жилища. Мы закрепили углы тента металлическими колышками. Больше всего мне нравилось подвязывать «макушку», чтобы палатка принимала форму. «Вот и дом готов!» – сообщила я радостно и в этот раз, однако радоваться было рано: утром, собираясь в путь, мы, видимо, плохо упаковали палатку, и теперь внутри блестели лужи воды. Надежды просушить жилище не было, к вечеру дождь разошёлся ещё сильней, и папина поролоновая губка снова пришла нам на помощь.

– Ты пока обустраивайся, а я пойду тебе лекарство поищу, – сказала Жека, увидев, что меня знобит, и отправилась на поиски.

Я перетащила в тамбур рюкзаки, расстелила коврики-карематы, потом и спальники поверх, подвесила к «потолку» фонарик: палатка снова стала уютной. Послышались Женькины шаги:

– Вылезай! Вон что я тебе принесла.

И Жека протянула мне жёлтую пластмассовую кружку.

– Это что?

– Лекарство. Пей давай.

– Ты где это раздобыла, Жека? – поморщилась я.

– Где, где, добрые люди помогли.

Я стояла у берега, пила «лекарство», закусывая сухарями. Внутри меня разливалось тепло, прокладывая путь от груди к спине, к голове, к пальцам…

– Ооо! Уже и чаю согрели? – причалила замёрзшая Ольга с ребятишками. Увидев меня довольную с кружкой и сухарями, они решили, что ужин готов. Ольга подошла ко мне и, не теряя надежды на горячий чай, заглянула в мою кружку.

– Расстрою Вас, Ольга, но ужина нет, даже костра ещё нет, и это вообще не чай.

– Воду, что ли, пьёшь? – Растерянно посмотрела на меня Ольга, начиная понимать в чём дело. – Бааааа, водку – и с сухарями! Ну, девчонки, вы даёте!

Через час вспыхнуло несколько костров, на одном из них инструктор готовил ужин: пахло луком и тушёнкой, вокруг других, словно мотыльки, собрались туристы. Желая высушить кто спальник, кто толстовку, каждый держал над костром мокрую и самую необходимую ему вещь. Не одни кроссовки я спалила в разных походах, пристраивая для сушки на камень у костра, вот и эти ждала та же участь: стоит отвернуться, как задники уже оплавились, а носки по-прежнему сырые.

Вселенная не оставляла и слабой надежды на тепло: на небе не видно ни одной даже самой тусклой маленькой звёздочки, из высокой травы на полянах не доносится стрекота кузнечиков, не слышно и пения лесных птиц – только ветер сердито шумит в лесу, наклоняя мокрые еловые лапы, да тяжёлые капли дождя гулко ударяются о тент, собираются в тоненькие ручейки и бегут под палатку по камням, спеша к самой кромке берега, чтобы наполнить воды Чусовой и стать её частью.

Термометр Филипповича показывал +50 С. Нет, этой ночью нам не согреться.