Против течения. Интеллектуальная история свободной торговли
Шрифт:
Все это, пожалуй, приводит к косвенному умножению выгод, порождаемых разделением труда и специализацией, позволяющей вести торговлю между разными регионами и странами, но Платон далек от такого вывода. Примерно через двадцать лет после Платона Ксенофонт рассмотрел совместное действие двух факторов, а именно углубления разделения труда и размера рынка. Он отмечал, что в маленьких городах каждый индивид занят решением многих задач, тогда как в больших городах каждый индивид специализируется на каком-то одном занятии, сделав вывод, согласно которому «разумеется, кто проводит время за столь ограниченной работой, тот и в состоянии выполнять ее наилучшим образом» [Ксенофонт, 1976, 188]. Как ни близко подошел Ксенофонт к тому, чтобы сформулировать соответствующее экономико-теоретическое положение, он нигде не утверждает явным образом, что в действительности международная торговля увеличивает размер рынка, стимулирует более глубокое разделение труда и дифференциацию его видов, а также порождает материальные экономические выгоды. И Платон, и Ксенофонт описывают разделение труда, имея в виду уровень индивидов, но они нигде не применяют эту концепцию к различным регионам мира.
Таким образом, наблюдения, сделанные древними авторами в отношении торговли, так и не привели к возникновению цельного мировоззрения, в рамках которого внешней торговле давалась бы положительная оценка. В действительности, древнегреческие философы призывали к ограничениям торговли, видя в ней угрозу моральным и гражданским добродетелям. Они полагали, что контакты с прибывающими из других стран чужеземцами вредны для закона и порядка, определяющих жизнь полиса, и что они могут подорвать моральные устои общества. Так, в «Политике» Аристотель говорит, что при выборе идеального места для полиса предпочтение нужно отдавать территориям, обеспечивающим максимальную степень самодостаточности, поскольку это уменьшит интенсивность торговли до уровня, при котором имеет место лишь «естественный» внутренний бартер, а также потому, что это будет способствовать обороне полиса и сохранению
15
Эта точка зрения подробно обсуждается в [Wheeler, 1955].
16
Как это следует из русского перевода, все три утверждения Аристотеля – о безопасности, о поставке необходимых товаров и о желательности некоторой отдаленности морского порта от города – относятся не к торговле, а к военно-стратегическим аспектам выбора места для городского поселения, играющего центральную роль в полисе. Вот как выглядит соответствующий фрагмент (пер. Жебелева): «Говорят, что продолжительное пребывание в государстве иноземцев, воспитанных в иных законах, не полезно для поддержания в нем благозакония, равно как не полезно для него и многолюдство; оно получается вследствие того, что благодаря удобствам морских сообщений в государство прибывает и проживает в нем масса торговцев из-за границы, а это обстоятельство стоит в противоречии с хорошим управлением. Но если не считаться с указанными неудобствами, то совершенно очевидно, что сообщение города и всей территории государства с морем дает большое преимущество (20) и для обеспечения безопасности государства, и для обильного снабжения его всем необходимым. Ведь гораздо легче тем, кому приходится искать спасения, выдержать неприятельское нападение, когда можно получить помощь с обеих сторон одновременно – и с суши, и с моря; равным образом нанести удар нападающим если не с обеих сторон, то хотя бы с одной (25) легче в том случае, когда для государства открыты оба пути. Точно так же удобнее для государства получать те необходимые продукты, каких у него нет, а излишек своих продуктов переправлять за границу, ведь государство должно вести торговлю в своих собственных интересах, а не в интересах других. Те [государства], кто обращает себя в рынок для всех, делают это ради собственной выгоды, но тому государству, которому лет надобности стремиться к такой корысти, не следует иметь такого рода гавань. И теперь мы видим, что во многих странах и городах существуют порты и гавани, которые прекрасно расположены по отношению к городу, не составляют с ним одно целое, но и не слишком далеко от него отстоят и над которыми город господствует благодаря своим стенам и иным такого же рода укреплениям. Ясно, что если из-за общения с гаванями получается какое-то благо, то это благо и остается для города; если же какой-нибудь вред, то его легко предупредить путем издания соответствующих законов, которые бы определяли и точно обозначали, кому должно быть дозволено и кому запрещено вступать во взаимные сношения». Цит. по: Аристотель. Политика. Кн. 7 // Аристотель. Соб. соч.: в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1984. С. 597–598. – Прим. науч. ред.
17
Соответствующий фрагмент «Риторики» в русском переводе звучит следующим образом: «В вопросе о продовольствии страны [необходимо знать,] какое потребление достаточно для государства и каковы продукты, производимые страной и ввозимые в нее, а также – в каких государствах нуждается страна для ввоза продуктов и в каких для вывоза, чтобы заключать с ними договоры и торговые трактаты, так как необходимо предостеречь граждан от столкновений с двумя категориями государств: с теми, которые могущественнее [нас], и с теми, которые [могут быть полезны] стране в вышеуказанном отношении», перевод Н. Платоновой, цит. по: Аристотель. Риторика // Античные риторики / под ред. А. А. Тахо-Годи. М.: Изд-во МГУ, 1978. С. 28. – Прим. науч. ред.
В отличие от Аристотеля, Платон занимает более определенную позицию в том, что касается конкретных шагов, которые необходимо осуществить для достижения самодостаточности. В частности, он полагает, что ни экспорт, ни импорт не должны облагаться пошлинами, но что при этом власти должны полностью запретить ввоз «таких импортных материалов, которые используются на то, что не является необходимым» [Plato, 1914, 2; 185], а также должен быть запрещен экспорт «всего, что обязательно должно оставаться внутри страны» [18] .
18
Платон (более точно – Афинянин, один из персонажей серии написанных Платоном диалогов, известной как «Законы») говорит о торговых пошлинах и запрете импорта и экспорта следующее («Законы», кн. VII (847, c): «Никто в государстве не должен платить никакой пошлины ни за ввозимые товары, ни за те, что вывозятся. Не допускается ввоз ладана… и пурпура… а также всего того, что нужно для ремесел, работающих на чужеземных товарах, раз в этом нет никакой необходимости. Точно так же не разрешается вывоз таких предметов, наличие которых необходимо в стране» (пер. А. Н. Егунова; Платон. Законы // Платон. Соб. соч.: в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1994. С. 301. – Прим. науч. ред.
Чем объясняется это характерное для античной эпохи отношение к торговле, которое можно называть, в лучшем случае, прохладным? Совершенно очевидно, что греки и римляне осознавали экономическую выгодность торговли, однако она внушала им тревогу, поскольку они расценивали торговлю прежде всего как деятельность, имеющую ряд отрицательных последствий внеэкономической природы [19] . Каждая социальная группа античного общества ощущала себя находящейся в привилегированном положении по отношению к иностранцам, так что ни у кого не было ни малейшего желания способствовать расширению контактов с чужаками. Ранние античные авторы испытывали недоверие к деятельности купцов и торговцев и задавались вопросом об их лояльности в качестве граждан полиса. «Утверждалось, что презрение греков к ремеслу и торговле, свидетельства чему так многочисленны в их литературе, на самом деле представляет собой аристократический предрассудок», – писал Хазебрёк, высказывая предположение, согласно которому «это отношение, однако, было существенно более укорененным и распространенным, чем это бывает у предрассудков» (см. [Hasebroek, 1933, 39]). Однако в реальности презрительное отношение к торговле никогда не было чрезмерным, а идеал самообеспечения никогда не мыслился как полная автаркия. Ранние античные мыслители неохотно, но признавали, что в определенной мере торговля жизненно необходима, и что, следовательно, купцов и торговцев нужно терпеть, хотя поощрять их и не стоит.
19
В этом отношении чрезвычайно характерен следующий пассаж из «Законов» Платона: «Близость моря хотя и дарует каждый день усладу, но на деле это горчайшее соседство. Море наполняет страну стремлением нажиться с помощью крупной и мелкой торговли, вселяет в души лицемерные и лживые привычки, и граждане становятся недоверчивыми и враждебными как друг по отношению к другу, так и к остальным людям. Утешением в таких случаях служит то, что страна производит все необходимое, а раз эта местность гориста, (b) то, очевидно, она производит немного, но зато все, что нужно. Иначе, обладая большим вывозом, она снова наполнилась бы в обмен на него серебряной и золотой монетой. А для государства, если взять вопрос в целом, нет, так сказать, большего зла, чем это, когда речь идет о приобретении благородных и справедливых нравов: сколько помнится, именно так мы сказали раньше в нашей беседе» (пер. А. Н. Егунова; Платон.
Доктрина вселенской экономики
Доктрина вселенской экономики (the doctrine of universal economy), имеющая своим первоисточником то благоприятное восприятие моря, о котором мы говорили выше, со временем эволюционировала и получила статус главенствующей теории, объясняющей не только причины, по которым необходимо допускать межрегиональную торговлю, но даже и то, почему она должна осуществляться беспрепятственно, т. е. почему она должна быть свободна от всякого вмешательства. Согласно этой доктрине, боги нарочно разбросали по миру ресурсы и товары неравномерно, желая способствовать торговле между регионами [20] . В наиболее удачной формулировке, принадлежащей Джейкобу Вайнеру, эта доктрина уникальным образом сочетает в себе следующие четыре идейно-теоретических элемента (см. [Viner, 1976, p. 27–54]). Во-первых, в ней находит выражение космополитический взгляд стоиков на человечество как на братство всех людей. Во-вторых, она указывает на то, что торговля и обмен порождают выгоды для всего человечества. В-третьих, она включает в себя концепцию, согласно которой экономические ресурсы неравномерно распределены по миру. Наконец, она утверждает, что причиной такого положения дел является священная воля богов, намеренно действующих так, чтобы способствовать торговле и мирному сотрудничеству людей.
20
Джейкоб Вайнер утверждал даже, что «эта доктрина должна считаться наиболее древней и существующей в течение наиболее длительного времени [экономической] теорией из всех нам известных» (см. [Viner, 1991, 42]). Он предположил, что она является предшественницей современной теории международной торговли – теории обеспеченности факторами производства.
Эта доктрина была разработана философами и теологами в течение первых веков новой эры. Весьма близко к тому, чтобы в полной мере осознать и явно сформулировать данную теорию, подошел философ-стоик Сенека (4—65 г. н. э.). Он отмечал, что провидение организует природные стихии так, чтобы «ветер сделал возможной связь между всеми людьми и объединил разные страны, разделенные в географическом отношении» [Seneca, 1972, 115] [21] . Однако это его соображение ненамного отличается от сказанного Плутархом, которого мы цитировали выше. Филон Александрийский сформулировал эту доктрину более развернуто:
21
В русском переводе соответствующие фрагменты работы Сенеки «О природе» (другой вариант перевода названия – «Исследования природы») выглядят следующим образом (пер. Т. Ю. Бородай): «1. Итак, это создание Провидения не менее прочих заслуживает восхищения. Можно привести не одну причину, в силу которой Провидению следовало изобрести ветры и разместить их по разным сторонам света. <…> 4. Стоит ли говорить о том, что благодаря ветру стала возможной торговля между всеми народами и связь между племенами из самых разных мест?» (Сенека. О природе. Кн. V. О ветрах. Глава XVIII // Луций Анней Сенека. Философские трактаты. СПб.: Алетейя, 2001. С. 312. – Прим. науч. ред.
Он не изготавливает самостоятельно ни одну из этих вещей полностью, так чтобы не иметь потребности в какой-либо из остальных вещей. Поэтому, желая иметь то, что ему нужно, он волей-неволей должен будет прибегнуть к некоему способу, который поможет ему удовлетворить его нужды, и этот способ будет совместным и взаимным. Так, посредством взаимности и совместности <…> боги дают понять, что люди должны прийти к сотрудничеству и согласию, образовав единую гармонию, и что ими должно управлять универсальное начало, побуждающее их отдавать и брать, что приведет к совершенству весь мир. (Пер. с англ. по [Philo, 1929, 2: 73–74]) [22] .
22
Как уже, должно быть, догадывается читатель, в переводе с греческого на русский соответствующий фрагмент имеет несколько иной смысл (пер. Е. Д. Матусовой): «Ведь дело в том, что Бог все возникшее ссудил в пользование всему [возникшему], не сделав ни одну из частных вещей в такой степени совершенной, чтобы она вовсе не имела нужды в другой, для того, чтобы, стремясь достичь того, в чем у нее есть нужда, она по необходимости сближалась бы с той, которая может ей это предоставить, а та с ней, и обе они друг с другом. (110) Таким образом, замещая друг друга и смешиваясь друг с другом, по образу лиры, составленной из разнородных звуков, все это должно было зазвучать вместе, придя к единству и согласию, при том что все по отношению ко всему находится в состоянии взаимных ссуд и выплат ради того, чтобы обеспечить полноту всего космоса» (цит. по: Филон Александрийский. О Херувимах, о пламенном мече и о первой твари, родившейся от человека, Каине // Филон Александрийский. Толкования Ветхого Завета. М.: Греко-латинский кабинет Ю. Шичалина, 2000. С. 135–136. – Прим. науч. ред.
Раннехристианский автор Ориген писал около 245 г. н. э.: «Тому же самому недостатку в удобствах жизни мы обязаны возникновением и корабельного дела, и искусства управлять кораблями, благодаря чему явилась возможность произведения одних стран перевозить в другие, где этих произведений не имеется» [см. Origen, 1953, 245; Ориген, 2008, 762].
Пожалуй, наиболее удачная формулировка этой доктрины принадлежит языческому автору IV в. н. э. Либанию [23] , который утверждал в своих «Речах» (Orations, III):
23
Либаний (314–393 гг.) – греческий ритор и педагог, представитель так называемых новых софистов, противник христианства и сторонник возвращения к античным богам и культам, учитель будущего императора Юлиана Отступника, а также Иоанна Златоуста, Григория Богослова и Василия Великого. До нашего времени сохранились 64 книги и более 1600 писем Либания. – Прим. науч. ред.
Боги не ниспослали все продукты всем местам на Земле в одинаковой мере, но распределили свои дары по разным регионам, ставя своей целью, чтобы люди научились создавать общественные отношения, так чтобы у каждого была необходимость получать помощь от других. И этим они вызвали к жизни торговлю, чтобы все люди могли совместно наслаждаться плодами Земли, вне зависимости от того, где именно те произведены [24] .
Данная краткая формулировка содержит все четыре элемента, упомянутых Вайнером. На протяжении последующих столетий она часто использовалась в качестве краткого изложения сути доктрины вселенской экономики. У Либания, в его школе в Антиохии, были ученики, которые поспособствовали дальнейшему распространению этой доктрины. Один из них, св. Василий Великий, писал, что «для купцов море является покровителем их богатства, и оно с легкостью удовлетворяет жизненные потребности людей, позволяя зажиточным людям вывозить излишки изделий и доставляя нуждающимся то, что удовлетворяет их нужды» [St. Basil, 1963, 65] [25] . Другой ученик Либания Иоанн Златоуст также следовал своему учителю, когда писал о том, что море соединяет разные земли, помогая преодолеть препятствия в виде больших расстояний, мешающих дружеским отношениям между людьми вследствие больших расстояний, и о том, что море превращает Землю в единый дом, населенный всеми (см. [John Chrysostom, 1874, 124–125]).
24
Мне неизвестен современный перевод «Речей» Либания на английский язык. Приведенная цитата взята у Гроция (см. [Гроций, Grotius (1625), 1925, 2: 199]).
25
Василию Великому вторит святитель Амвросий Медиоланский, писавший около 389 г.: «Море весьма хорошо служит в качестве перевозчика товаров, соединяя людей, находящихся друг от друга на больших расстояниях».
Один из наиболее талантливых толкователей этой доктрины, богослов из Антиохии и ученик Иоанна Златоуста Феодорит Кирский, около 437 г. писал в своем произведении «Десять слов о Промысле»:
Можно также видеть, что морем приводятся в дружеское общение отдельные и далеко одна от другой лежащие части суши, потому что Творец, желая самою природою вложить в людей единомыслие, связал их между собою разными потребностями. Морем совершаем дальние путешествия, у других собираем потребное для нас и отдаем им за это необходимое для них. Промыслитель не дозволил каждому уделу земли производить все, потребное людям, чтобы довольство во всем не повредило дружбе, потому что пресыщение высокомерно и порождает неурядицу. Поэтому-то средину обитаемой земли покрывает море и, разделенное на тысячи заливов, подобно торжищу в большом каком-либо городе, предлагает нам всякое обилие необходимого, приемлет на себя множество продавцов и покупщиков, пересылает их от одного места в другое и оттуда – опять в то же место. Поелику совершать путешествия по твердой земле трудно, а сверх трудности даже и невозможно посредством оных удовлетворить всякой нужде, то простирает хребет свой море, приемлет на него и малые, и большие ладьи и относит, кому нужно, огромный и необходимый груз. Ибо видим, что груз одного корабля переносят на себе многие тысячи вьючных животных. Но чтобы совершающие путь свой морем не огорчались продолжительностию, Творец, как некие гостиницы, поставил на нем острова, где путники пристают, отдыхают, закупают потребное для них и снова отправляются, куда лежит им путь [Theoderet, 1988, 30; Блаженный Феодорит Кирский, 2014].