Противогазы для Саддама
Шрифт:
– А о чем говорится в найденном вами письме?
– О-о-о! – обрадовался господин Пирсман. – В этом письме содержится интересная просьба. Заметьте, не приватная, а вполне официальная просьба, – подчеркнул господин Пирсман. – Один восточный человек просит господина Тоома посодействовать ему в деле неких поставок…
– Именно тех, которые нас интересуют?
– Вот именно! – торжествующе подтвердил господин Пирсман.
Произнося это, он, наверное, обернулся, чтобы две серенькие машинистки его конторы увидели, что он, господин Пирсман, разговаривает не с кем-нибудь, а с самым настоящим иностранным юристом из Москвы, с ученым коллегой. И не просто с
– Кроме того, мы имеем некий официальный ответ, подписанный господином Тоомом. Как раз в этом ответе и указаны обязательства всех заинтересованных сторон.
– А кем подписано письмо, адресованное господину Тоому?
– Оно подписано восточным именем!
– Произнесите его.
– Абу Фазл.
– Это пишется вместе?
– Боюсь, что огорчу вас, – удовлетворенно заявил господин Пирсман и, наверное, опять там в конторе обернулся к двум своим сереньким мышкам машинисткам. – Восточное имя, произнесенное мною, пишется исключительно раздельно. Сперва Абу, а потом отдельно – Фазл. Вы, конечно, помните это имя? Я ведь показывал вам фотографию…
– Значит, противогазы ушли к арабам?
– А вы думали, к эскимосам? – позволил себе шутку господин Пирсман.
– Нет, я так не думал, – поджал губы Сергей.
И повторил:
– Значит, противогазы ушли к арабам?
– Если ушли, – загадочно намекнул господин Пирсман.
– Как вас понимать?
Но господин Пирсман вдруг заторопился:
– Завтра жду вас в Выру. Не все можно доверить телефону, как юрист, вы меня, наверное, понимаете. Когда приезжает ваш друг? – господин Пирсман спрашивал о Валентине.
– Как раз завтра.
– Вот и отлично, – обрадовался господин Пирсман.
И попрощался:
– Завтра поговорим.
Абу Фазл.
Впервые это имя Сергей услышал от Жорки Матвеева.
Возможно (если верить черновику расписки) Жоркин приятель получил деньги именно от господина Абу Фазла… «Мне еще в Таллинне сказали, что этого араба будто бы хлопнули…» И тот же господин Абу Фазл лично встречался с господином Тоомом… А господин Тоом выступал в истории с противогазами чуть ли не гарантом сделки…
– Как будет по-эстонски черт? – спросил Сергей Лешу.
– Курат.
– Вот чертов курат!
– Чего это ты? – уставился на Сергея Леша.
– Ты еще не захотел выпить?
– А я уже выпил, – обескуражено заявил Леша. И тут же пояснил нервно: – В чисто лечебных целях.
– Тогда рассказывай.
– О чем?
– Не о чем, а о ком.
– А о ком?
– О господине Тооме, конечно.
– А что я о нем знаю? – прикинулся дурачком Леша.
– Ты, Леша, неправильно относишься к моим вопросам.
– А как к ним надо относиться? – спросил Леша, жадно наливая почти полный стакан водки.
– А относиться к моим вопросам надо, как к святому, – неторопливо объяснил Сергей. – Расскажи мне не столько про самого господина Тоома, я уверен, что тут ты не врешь, что тут ты действительно мало что знаешь, даже может меньше, чем я думаю, а расскажи мне про то, где и когда ты встречался лично с господином Тоомом и вообще, как это происходило.
– Да я и видел его один раз! – слабо протестовал Леша.
– Вот и расскажи.
– Да я и не знал тогда, что это господин Тоом.
– Тогда тем более расскажи.
Леша колебался.
– Тебе Карпицкий звонил? – напомнил Сергей.
– Звонил.
– Тебе Карпицкий сказал,
– Сказал.
– Он тебя предупредил, что я должен получать подробные ответы на все вопросы, которые задам?
– Предупредил.
– Ну вот видишь! – похвалил Лешу Сергей. – Дело уже сдвинулось, ты уже все понимаешь. Ты уже готов к тесному сотрудничеству. Мы с тобой вольные птицы, Леша, правда? У нас с тобой все хорошо. Мы неторопливо путешествуем по маленькой северной стране, встречаем разных интересных людей и дружески беседуем друг с другом. У нас есть хорошая выпивка и время. Вот скажи, чего нам с тобой не хватает?
Он почему-то думал, что Леша ответит: доверия, но Леша хмуро пробурчал:
– Красной рыбы.
Наезд
Сам Сергей познакомился с Карпицким у Левки – на каком-то фуршете.
Карпицкий сразу ему понравился: хорошо одет, не выпендривается, не пытается подчеркнуть свое превосходство. Есть и пьет немного, но со вкусом. Когда собравшаяся компания произвольно разбилась на несколько вполне самостоятельных групп, Карпицкий оказался рядом с журналистом из программы «Взгляд» и маленьким улыбчивым корейским писателем У, только что издавшим в Москве в каком-то частном издательстве вызывающий революционный роман. Сергей почему-то решил, что корейский писатель излагает собеседникам идеи чучхе, ему стало интересно, он подошел.
Но говорил Карпицкий.
Сергей от Левки уже слыхал, что в прошлом Карпицкий профессионально занимался философией, даже защитил кандидатскую. Кроме того, он переводил стихи. По мненью древних, лестницею к богу поэзия является… Ну и все такое прочее. Сам Сергей к поэзии относился здраво, но послушать Карпицкого стоило. Ни журналист из «Взгляда», ни корейский писатель, ни сам Сергей не ушли в тот вечер разочарованными.
Однажды югославский поэт Саша Петров (ударение в фамилии приходится именно на первый слог) пожаловался Карпицкому, что вот он, известный поэт, издал в Югославии, во Франции и в Америке несколько крупных антологий русской поэзии, а его, известного поэта, к тому же, русского по происхождению, в России совсем не знают. Мои стихи, пожаловался Саша Петров, не раз выходили отдельными книжками в Штатах, во Франции, в Германии, в Италии, даже в Японии, только Россия почему-то не замечает меня.
Саше Петрову было обидно.
Что из того, сказал он, что моя мама убежала из России с остатками армии барона Врангеля? Так многие тогда делали. Я бы и сам так сделал, живи я в то время. Все равно Россия слишком ко мне несправедлива. Я по происхождению русский, и мои стихи русские.
Действительно обидно, мягко улыбнулся Карпицкий.
И пояснил: 27 июня 1983 года (дату всегда можно проверить по автографу, оставленному Петровым на книге) он сидел с югославским поэтом в ресторане Центрального Дома литераторов. Несмотря на жару, усмехнулся Карпицкий, мы потребляли водку. И довольно энергично. И чем больше мы потребляли водки, тем чаще Саша Петров возвращался к больному вопросу. Если ты переведешь хоть одно мое стихотворение с сербохорватского и напечатаешь в России, сказал он, я буду счастлив и никому больше ни на что такое не пожалуюсь. Я родился в тридцать восьмом году, я издал тринадцать книг, меня знают не менее, чем в двадцати странах, неужели ни одно мое стихотворение не заслужило права быть изданным на языке предков?