Противостояние. Армагеддон
Шрифт:
— Нет! — вскрикнула она громко в залитой солнцем кухне.
Она начала быстро ходить из стороны в сторону. Ее первая мысль была о городском морге, но кто… кто…
— Не пытайся уйти от этого! — закричала она яростно. — Кто похоронит его?
Вместе со звуком ее голоса пришел и ответ. Он был абсолютно ясен. Она, конечно. Кто же еще? Только она.
В половину третьего днем она услышала, как к дому подъезжает машина. Она положила лопату на край ямы — она копала яму в саду, между помидорами и салатом-латуком — и обернулась, слегка испуганно.
Это была новая модель «Кадиллака»
Гарольд издавал литературный журнал средней школы Оганквита и писал странные рассказы в настоящем времени или от второго лица, а иногда и то, и другое вместе. «Ты проходишь по бредовому коридору, прокладываешь путь сквозь расщепленную дверь и смотришь вверх на гончие звезды…» — таков был стиль Гарольда.
Волосы Гарольда были черными и жирными. Он был довольно высоким и весил почти двести сорок фунтов. Он предпочитал ковбойские ботинки с острыми носами, широкие кожаные ремни, которые ему приходилось постоянно подтягивать, так как его живот был значительно толще задницы, и цветастые рубашки, которые развевались на нем, как паруса.
Он ее не заметил, так как смотрел на дом.
— Есть кто-нибудь дома? — закричал он, а потом просунул руку в окно «Кадиллака» и просигналил. Звук ударил Фрэнни по нервам. Она не отозвалась бы, если бы не была уверена, что когда Гарольд будет садиться обратно в машину, он обязательно увидит ее на краю выкопанной ямы. На мгновение ей захотелось лечь на землю, уползти поглубже в сад и затаиться среди гороха и бобов до тех пор, пока он не уедет.
«Прекрати, — приказала она самой себе, — немедленно прекрати. В любом случае, он живой человек».
— Я здесь, Гарольд, — позвала она.
— Привет, Фрэн, — сказал он радостно, и глаза его с жадностью скользнули по ее фигуре.
— Привет, Гарольд.
— Я слышал, что ты делаешь успехи в сопротивлении смертельной болезни, поэтому я и заехал к тебе. Я объезжаю город. — Он улыбнулся ей, обнажая зубы, которые, в лучшем случае, лишь шапочно были знакомы с зубной щеткой.
— Я очень расстроилась, когда услышала об Эми, Гарольд. Твой отец и мать?..
— Боюсь, что так, — сказал Гарольд. — Но ведь жизнь продолжается, правда?
— Наверное, — вымученно произнесла Фрэнни. Его взгляд снова остановился на груди, и она пожалела, что на ней не одет свитер.
— Как тебе моя машина?
— Она ведь принадлежит мистеру Брэннигану? — Мистер Брэнниган был местным агентом по продаже недвижимости.
— Принадлежала, — сказал Гарольд равнодушно.
— А теперь извини меня, Гарольд…
— Но чем ты можешь быть занята, детка?
Ощущение ирреальности происходящего вновь попыталось вползти в нее, и она задумалась о том, сколько же человеческий мозг может вынести перед тем, как лопнуть, словно старая изношенная резинка. «Мои родители умерли, но я могу примириться с этим. Какая-то жуткая болезнь охватила всю страну, может быть, весь мир, пожиная праведных и неправедных — и я могу примириться с этим. Я копаю яму в саду, который мой отец пропалывал еще только неделю назад,
— Гарольд, — сказала она терпеливо. — Я тебе никакая не детка. Я на пять лет старше тебя. Физически невозможно, чтобы я была твоей деткой.
— Просто такое выражение, — сказал он, слегка зажмурившись от ее спокойной ярости. — В любом случае, что это там такое? Вон та яма?
— Могила. Для моего отца.
— Ааа, — протянул Гарольд тихим, встревоженным голосом.
— Хочу пойти попить воды. Честно говоря, Гарольд, я дожидаюсь того момента, когда ты уйдешь. Я не в духе.
— Понимаю, — сказал он напряженно. — Но Фрэн… в саду?
Она уже пошла к дому, но, услышав его слова, яростно обернулась.
— Ну, и что ты предлагаешь? Положить его в гроб и дотащить до кладбища? Но зачем все это? Он любил этот сад! Но в любом случае, тебе-то какое до этого дело?
Она расплакалась. Повернувшись, она побежала на кухню, зная, что Гарольд будет смотреть на ее покачивающиеся ягодицы, накапливая материал для порнофильма, постоянно прокручивающегося у него в голове.
Она закрыла за собой дверь, подошла к раковине и быстро выпила три стакана холодной воды подряд.
— Фрэн? — донесся до нее неуверенный, тихий голос.
Она обернулась и сквозь стекло двери увидела Гарольда. Он выглядел озабоченно и несчастно, и Фрэн внезапно почувствовала к нему жалость. Гарольд Лаудер, разъезжающий по этому печальному, опустевшему городу в «Кадиллаке» Роя Брэннигана, Гарольд Лаудер, у которого, возможно, в жизни не было ни одного свидания, одержимый чувством, которое он, наверное, сам определял, как презрение к миру. К свиданиям, девушкам, друзьям — ко всему. В том числе, и это уж наверняка, к самому себе.
— Извини, Гарольд.
— Нет, я сам виноват. Послушай, если ты не против, я могу помочь.
— Спасибо, но лучше мне сделать это одной. Это…
— Это личное. Конечно, я понимаю.
Она могла достать свитер из шкафа на кухне, но, разумеется, он понял бы, зачем она это сделала, а ей не хотелось снова смущать его. Гарольд изо всех сил пытался держаться, как хороший мальчик, что несколько напоминало попытки говорить на иностранном языке. Она вышла из дома, и мгновение они стояли вместе и смотрели на сад и на яму с разбросанной вокруг землей.
— Что ты собираешься делать? — спросила она Гарольда.
— Не знаю, — сказал он. — Знаешь… — Он запнулся.
— Что?
— Ну, мне трудно об этом говорить. Я не самый любимый человек на этом кусочке Новой Англии. Сомневаюсь, что мне поставят в этих краях памятник, даже если я когда-нибудь стану знаменитым писателем, как когда-то мечтал.
Она ничего не ответила, только продолжала смотреть на него.
— Вот! — воскликнул Гарольд, и тело его дернулось, словно слово вылетело из него, как пробка. — Вот я и удивляюсь этой несправедливости. Эта несправедливость выглядит — для меня, по крайней мере — такой чудовищной, что мне легче поверить, будто неотесанным грубиянам, которые посещают нашу местную цитадель знаний, удалось-таки наконец свести меня с ума.