Противостояние. Романы
Шрифт:
– Это точно, – согласился Костенко. – Абсолютно точно. Итак?
– Одет он был очень изысканно. Не так, как одеваются пижоны, а очень скромно и дорого. Наша костюмерша, помню, сказала: «Так теперь шьют только три мастера в Союзе».
– А как зовут эту костюмершу?
– Любовь Трофимовна.
– Любовь Трофимовна, кто, по-вашему, шил костюм Кешалаве?
– Откуда ж я знаю, товарищ полковник. Я не Мессинг. Лучший закройщик делал – это точно. А таких – раз-два и обчелся.
– Давайте
– Что? – Женщина удивилась.
– Раз-два и обчелся. Вот и начнем счет.
– Замирка.
– Что? – Теперь удивился Костенко. – Какая Замирка?
– Это фамилия закройщика в Москве. Замирка. Великолепно работает. Милютин, и Гринберг в Ленинграде, Калнин в Риге и Тоом в Таллине. Да, еще Куров хорошо шьет во Львове и Нимберт в Одессе.
– Вы говорили Чоткерашвили, что теперь так шьют только три мастера.
– Не помню я, что ему говорила.
– Ну хорошо. А кто лучше всего шьет?
– Замирка, Гринберг и Милютин, – сразу же ответила женщина, и Костенко не мог скрыть улыбки.
«Все-таки женская логика совершенно разнится с нашей, – подумал он, – и с этим ничего не поделаешь. Сплошные импульсы и чувствования».
– Ну а Кешалаве кто из этих трех мог шить?
– Трудно сказать. Плечи вшиты по-американски, внутрь, а так теперь умеет только Замирка делать. Но Замирка больше любит букле, это фигуру утяжеляет, для худых это хорошо, торс кажется могучим. А цвет Замирка обычно предлагает нейтральный – серый, пепельный, коричневый. А у Кешалавы у этого синий костюм, гладкий, миллионерский.
– Почему миллионерский?
– Скромный. Очень скромный, но зато все линии отработаны, и шлицы – разрезы мы называем – замечательно сделаны, и пуговицы плоские, из ореха, а не пластмассовые. И главное – цвет. Синий цвет сейчас самый миллионерский. Наш автор рассказывал, как он в Нью-Йорке пошел на Уолл-стрит смотреть миллионеров. Ну вышли там из банка два мужика – все в переливных костюмах, ботинки на каучуке, подошва в ладонь, рубашки розовые, сели в красный автомобиль, и наш автор решил, что это и есть миллионеры, а ему спутник его, американец, показал на старикашку в синеньком костюме, который ждал такси. «Это, – говорит, – настоящая акула бизнеса, а те пижоны – мелкие клерки».
Костенко посмеялся вместе с женщиной, – видимо, она очень любила эту историю о скромном миллионере и часто ее рассказывала, – а потом спросил:
– Любовь Трофимовна, а вот на мне какой костюм, можете определить?
– Венгерский. «Венэкс», пятьдесят второй размер, третий рост.
– В милицию не хотите перейти работать?
– У вас платят мало.
– Старыми сведениями пользуетесь.
Женщина улыбнулась.
– Тогда подумаю, товарищ полковник. Могу еще сказать, что пиджачок вам перешивали – обузили спину и рукава укоротили.
«Поскольку я работаю в ателье, то у меня нет свободного времени для работы на дому. Ничего добавить к этому показанию не могу.
Мастер-закройщик Замирка».
«В
Мастер-закройщик Милютин».
«Я работаю в ателье № 12 и дома заказов не принимаю. Больше добавить мне нечего.
Мастер-закройщик Гринберг».
С закройщиками работали параллельно: Костенко в Москве, подполковник Тимофеев в Ленинграде. Работали они по одной схеме, утвержденной начальником угрозыска страны.
Угро министерства действовал четко, как отлаженная машина, подчиненная некоему «закону ритма». Дежурные сидели у аппаратов ВЧ на связи с республиками и областями; люди в научно-техническом отделе в пятый и в десятый раз искали хоть малейшую зацепку, наново анализируя все то, что было привезено с мест происшествия; оперативные группы дежурили во всех автомагазинах страны; были блокированы аэродромы и вокзалы; работники архивов подняли старые досье на всех тех, кто когда-либо был связан с автомобильными аферами и мошенничеством. Преступник был обречен, все решало время, ибо ум, воля, опыт десятков и сотен людей были подчинены одной задаче – найти бандита и обезвредить его.
– Гражданин Замирка, – сказал Костенко, убирая в папку объяснение закройщика, – теперь мы с вами перейдем ко второй стадии нашего разговора.
– Можем перейти хоть к третьей, товарищ полковник, но от этого существо дела не изменится, и я не напишу вам ничего нового. Не могу только не высказать удивления: неужели у вас нет более важных дел, чем проверять доносы соседей по лестничной клетке?
– Пишут? – поинтересовался Костенко.
– По-моему, у вас здесь на меня скопилась «Война и мир» из доносов. – Замирка усмехнулся.
– Надо бы почитать.
– Неужели государству – это я так, в порядке заметок на полях, – будет очень плохо, если мне позволят шить на дому?
– По-моему, нет.
– Я ездил туристом в Венгрию и ГДР; там, между прочим, тоже социализм, и ему не мешают портные, отдающие государству хорошие деньги в налоговые отчисления.
– Вы меня напрасно убеждаете в этом. Я согласен с вами, полностью согласен.
– Вы согласны, но попробуй-таки я шить, как меня сразу же тянут за хобот в ОБХСС и делают каким-то пособником классового врага.
Костенко устало прищурил глаза.
– Ладно. В отправных экономических оценках мы с вами сходимся. Теперь перейдем к шершавому языку юриспруденции. Я хочу просить вас подписаться вот тут. Предупреждение, что вы будете привлечены к уголовной ответственности за дачу ложных показаний по этому делу.
– По какому именно?
– Сейчас отвечу. И здесь, пожалуйста, распишитесь. Спасибо.
– Пожалуйста.
– Так вот. Сейчас я вам предъявлю для опознания фотографию преступника. У него костюм сшит первоклассным мастером. Первоклассным.