Противостояние. Том I
Шрифт:
Малыш с отвисшей челюстью смотрел на него.
Широко улыбаясь, Мусорный Бак показал ему средний палец.
Два пальца. На обеих руках. И закричал:
– Мать твою! Сдохни! Ты меня слышишь? ТЫ ВЕРИШЬ В ЭТУ БРЕНЬ-ХРЕНЬ? СДОХНИ! НЕ ГОВОРИ МНЕ, Я СКАЖУ ТЕБЕ!
Челюсти волка мягко сомкнулись на здоровой руке Мусорного Бака. Он посмотрел вниз. Волк уже стоял и легонько тянул его, тянул на запад.
– Хорошо, – не споря, согласился Мусорный Бак. – Пошли.
Он зашагал на запад, а волк пристроился сзади, словно хорошо выдрессированный пес. Тут же к ним присоединились еще пять волков, появившихся из-за застывших автомобилей. Теперь один шел спереди, один – сзади, по два – с каждой стороны. Мусорный Бак превратился
Один раз он остановился и оглянулся. И навсегда запомнил увиденное: сидящие на асфальте волки терпеливым серым кольцом окружали маленький «остин», а за стеклом маячил бледный диск лица Малыша, и его губы пребывали в непрерывном движении. Волки с вываленными из пасти языками, казалось, ухмылялись Малышу. Будто спрашивали, сколько пройдет времени, преж де чем он вышвырнет темного человека из старого доброго Вегаса. Сколько именно?
Мусорный Бак задался вопросом: как долго волки будут сидеть вокруг маленького «остина», взяв его в зубастое кольцо? Ответ, разумеется, был прост: сколько понадобится. Два дня, три, может, четыре. И Малыш будет сидеть, выглядывая из окон. Без еды (если только в «остине» не ехал кто-то еще, помимо девочки-подростка), без питья, а в полдень температура в крохотной кабине будет достигать ста тридцати градусов [152] . Верные псы темного человека будут ждать, пока Малыш не сдохнет от голода или не обезумеет до такой степени, что попытается прорваться сквозь кольцо осады. Мусорный Бак засмеялся в темноте. Малыш не такой уж и большой. Волкам достанется разве что по кусочку. Но и этот кусочек может их отравить.
152
По Фаренгейту; примерно 54,4 °C.
– Я прав? – воскликнул он и захохотал, вскинув лицо к ярким звездам. – Не говори мне, верю ли я в эту брень-хрень! Я, мать твою, скажу ТЕБЕ!
Его серо-призрачные спутники степенно шли рядом, не обращая никакого внимания на крики. Когда они добрались до «дьюса»-купе Малыша, волк, который замыкал шествие, подошел к автомобилю, понюхал «Уайд овалс», а потом, сардонически улыбаясь, поднял лапу и пустил струю на колесо.
Мусорный Бак снова расхохотался. Он смеялся, пока слезы не брызнули у него из глаз и не потекли по заскорузлым, заросшим щетиной щекам. Его безумию, как сложному блюду, требующему долгого приготовления, не хватало только солнца пустыни, которое стало бы последним, завершающим картину штрихом.
Они шли – Мусорный Бак и его сопровождающие. Автомобилей прибавилось, и теперь волки либо проползали под ними на животах, либо запрыгивали на них и шли рядом с ним по багажникам, крышам, капотам – жизнерадостные молчаливые компаньоны с красными глазами и сверкающими зубами. Когда уже после полуночи они оказались у входа в тоннель Эйзенхауэра, Мусорный Бак, не колеблясь, решительно вошел в пасть, ведущую на запад. Как он мог теперь бояться? Чего ему бояться с такими охранниками?
Это было долгое путешествие, и он потерял счет времени вскоре после начала. Вслепую продвигался от автомобиля к автомобилю. Один раз рука Мусорного Бака погрузилась во что-то мягкое и отвратительно-влажное, раздался негромкий хлопок, и его обдало тошнотворным зловонием. Даже тогда он не сбился с шага. Иногда он видел в темноте красные глаза, всегда впереди, всегда зовущие за собой.
Через некоторое время он почувствовал, что воздух посвежел, и заторопился. Один раз потерял равновесие и свалился с капота автомобиля, больно ударившись головой о бампер другого, стоящего впереди. Вскоре, подняв глаза, вновь увидел звезды. Небо уже светлело в преддверии зари. Тоннель остался позади.
Его охранники растворились в темноте. Мусорный Бак упал на колени и произнес долгую, бессвязную благодарственную молитву. Он увидел,
Несмотря на все переживания, которые выпали на его долю со вчерашнего утра, когда он проснулся в номере мотеля в Голдене, а Малыш стоял перед зеркалом и любовался своей прической, спать Мусорному Баку не хотелось: восторг, который он ощущал, не позволил бы ему уснуть. Автомобилей хватало и после тоннеля, но уже через две мили дорога в достаточной степени очистилась, чтобы он мог без труда лавировать между ними. Зато по другую сторону разделительной полосы, на въезде в тоннель, автомобили стояли плотными рядами.
К полудню, миновав перевал Вейл, он добрался до одноименного города и шел мимо кондоминиумов и жилых комплексов. Тут усталость сокрушила его. Он разбил окно, открыл дверь, нашел кровать. И отключился до следующего утра.
Прелесть религиозной мании состоит в том, что она может объяснить все. Когда Бог (или Сатана) становится первопричиной всего, что происходит в смертном мире, исчезает смысл пробовать… или менять. Когда в ход идут фразы-заклинания «теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло» [153] или «неисповедимы пути, которые Он выбирает, и чудеса, которые Он творит», логику можно легко выкинуть на помойку. Религиозная мания – один из немногих безошибочных способов реагирования на превратности судьбы, поскольку она целиком и полностью вычеркивает случайность. Для истинного религиозного маньяка все целенаправленно.
153
Первое послание к коринфянам, 13:12.
И вполне вероятно, что именно по этой причине Мусорный Бак около двадцати минут говорил с вороной на дороге к западу от Вейла, в полной уверенности, что перед ним – посланница темного человека… или сам темный человек. Ворона молчаливо слушала его, сидя на телефонном проводе, и не улетала, пока ей не стало скучно или она не проголодалась… или пока Мусорный Бак не высказал все похвалы и заверения в верности.
Он раздобыл себе новый велосипед около Гранд-Джанкшена и к двадцать пятому июля катил через западную Юту по шоссе 4, которое связывало автостраду 89 на востоке с автострадой 15 на юго-востоке, протянувшейся от севера Солт-Лейк-Сити до Сан-Бернардино, штат Калифорния. И когда переднее колесо внезапно решило отделиться от велосипеда и продолжить свой путь в пустыню самостоятельно, Мусорный Бак перелетел через руль и при ударе об асфальт просто не мог не размозжить голову (поскольку ехал без шлема со скоростью сорок миль в час). Тем не менее он смог подняться всего через пять минут, хотя кровь и струилась по его лицу из пяти или шести порезов и ссадин, смог пританцовывать, стоя на месте, кривясь от боли, смог запеть:
– Си-а-бола, я готов отдать за тебя жизнь, Си-а-бола, Си-а-бола, ба-бабах, ба-бабах, бах!
Нет лучшего бальзама для истерзанной души или разбитой головы, чем хорошая доза заклинания: «Воля твоя будет исполнена».
Седьмого августа Ллойд Хенрид вошел в номер на тринадцатом этаже «МГМ-Гранд-отеля», куда днем раньше поселили обезвоженного и полубезумного Мусорного Бака. Посреди комнаты стояла круглая кровать, застланная шелковыми простынями, а к потолку крепилось одного с ней размера круглое зеркало.
Мусорный Бак посмотрел на Ллойда.
– Как себя чувствуешь, Мусорник? – спросил Ллойд, оглядываясь.
– Хорошо, – ответил Мусорный Бак. – Лучше.
– Еда, вода и отдых – это все, что тебе требовалось, – кивнул Ллойд. – Я принес чистую одежду. Размер брал навскидку.
– По-моему, подойдет. – Мусорник не помнил своих размеров. Взял джинсы и рубашку.
– Спускайся завтракать, когда оденешься. – Голос Ллойда звучал чуть ли не почтительно. – Большинство из нас ест в кафетерии.