Противостояние
Шрифт:
В город они попали примерно через полчаса после наступления темноты, замерзшие и вымотанные донельзя. Сил хватило только на то, чтобы развести огонь в камине и хотя бы чуть-чуть прогреть комнату, в которой они собрались ночевать. В ту ночь им ничего не снилось – только чернота предельной усталости.
Утром они отправились на поиски снаряжения. По сравнению с Гранд-Джанкшеном в крошечном Эйвоне пришлось столкнуться с немалыми трудностями. Стью вновь подумал о том, а не перезимовать ли им здесь. Если бы он сказал Тому, что так надо, Том бы не усомнился, и они только вчера получили наглядный
В конце короткой Главной улицы Эйвона они нашли салон сельскохозяйственной техники компании «Джон Дир», а в гараже за выставочным залом – два подержанных снегохода производства этой компании. Они не могли сравниться с машиной дорожного департамента, на которой Стью съехал с дороги, но на одном стояли сверхширокие гусеницы, и Стью подумал, что он им подойдет. Сублимированных концентратов они не нашли, так что пришлось ограничиться консервами. Вторую половину дня они ходили по домам в поисках походного снаряжения, и это занятие не доставило им никакого удовольствия. Везде лежали жертвы эпидемии, превратившиеся в ледяные статуи на различной стадии разложения.
Уже в конце дня они обнаружили практически все, что им требовалось, в большом пансионе рядом с Главной улицей. До эпидемии в нем, вероятно, жили молодые люди, которые приезжали в Колорадо, чтобы делать все то, о чем пел Джон Денвер. Том даже отыскал в каком-то темном углу зеленый полиэтиленовый пакет, наполненный очень качественной версией «Высоких Скалистых гор».
– Что это? Это табак, Стью?
Стью улыбнулся:
– Да, некоторые люди так думают. Это марихуана, Том. Положи туда, где взял.
Они заправили снегоход, загрузили консервы, привязали новые спальные мешки и палатки. К тому времени на небе высыпали первые звезды, и они решили провести в Эйвоне еще одну ночь.
Когда они медленно возвращались к дому, где расположились, Стью вдруг как громом поразило: завтра же сочельник. Казалось невозможным поверить, что время вдруг понеслось так быстро, но доказательство смотрело на него с циферблата наручных часов. Прошло более трех недель с того дня, как они покинули Гранд-Джанкшен.
Когда они добрались до дома, Стью повернулся к Тому:
– Вы с Коджаком идите в дом и разводите огонь, а у меня есть маленькое дельце.
– Какое, Стью?
– Знаешь, это сюрприз.
– Сюрприз? Я о нем узнаю?
– Да.
– Когда? – Глаза Тома сверкнули.
– Через пару дней.
– Том Каллен не может ждать сюрприза пару дней, само собой, никогда.
– Тому Каллену придется, – с улыбкой ответил Стью. – Я вернусь через час. А ты иди в дом.
– Ну… хорошо.
Стью потребовалось более полутора часов, чтобы отыскать нужные ему вещи. Потом Том два или три часа приставал к нему насчет сюрприза, но затем забыл о нем.
Когда они уже лежали в темноте, Стью спросил:
– Готов спорить, ты бы хотел, чтобы мы остались в Гранд-Джанкшене, а?
– Само собой, никогда, – сонно ответил Том. – Я хочу как можно быстрее вернуться в мой маленький
– Мы будем ехать медленнее и более внимательно смотреть на дорогу, – пообещал Стью, не упомянув про то, что может случиться с ними, если они вновь съедут с шоссе, а поблизости не окажется никакого жилья.
– Когда, по-твоему, мы доберемся туда?
– На это еще уйдет время, старина. Но мы доберемся. И я думаю, что сейчас нам лучше поспать, правда?
– Пожалуй.
В ту ночь ему приснилось, что и Фрэнни, и ее ужасный ребенок-волк умерли при родах. Он услышал донесшиеся издалека слова Джорджа Ричардсона: Это грипп. Из-за гриппа больше детей не будет. Из-за гриппа беременность означает смерть. Курица в каждой кастрюле и волк в каждом чреве. Из-за гриппа. Нам конец. Человечеству конец. Из-за гриппа.
И откуда-то, гораздо ближе, донесся звучащий все громче, воющий смех темного человека.
На Рождество начался очень удачный для них период, который продлился почти до Нового года. От низких температур снег покрылся твердой коркой. Ветер формировал на ней дюны из ледяных кристалликов, которые снегоход фирмы «Джон Дир» преодолевал без труда. Они ехали в темных очках, чтобы избежать снежной слепоты.
В канун Рождества они разбили лагерь в двадцати четырех милях к востоку от Эйвона, неподалеку от Силверторна. Они уже въехали в горловину перевала Лавленд, а забитый автомобилями и погребенный под снегом тоннель Эйзенхауэра находился далеко внизу и к востоку от них. И пока они разогревали обед, Стью обнаружил нечто удивительное. Пробив ледяную корку топором и зачерпнув находящийся под ней снег, он наткнулся на металл на глубине менее фута. Уже собрался позвать Тома, чтобы показать ему свою находку, но в последний момент передумал. Мысль о том, что они сидят в каком-то футе над транспортной пробкой, в каком-то футе над множеством тел, спокойствия не добавляла.
Проснувшись без четверти семь утра двадцать пятого декабря, Том с удивлением обнаружил, что Стью уже встал и готовит завтрак, что выглядело более чем странно. Обычно Том всегда поднимался первым. На газовой плитке стояла кастрюля с овощным супом «Кэмпбелл», который уже закипал. Коджак не отрывал от кастрюли глаз.
– Доброе утро, Стью. – Том застегнул куртку и вылез из спального мешка и палатки. Ему очень хотелось отлить.
– Доброе утро, – небрежно ответил Стью. – И счастливого Рождества.
– Рождества? – Том уставился на него, тут же забыв о насущном желании облегчиться. – Рождества? – повторил он.
– С рождественским утром. – Стью ткнул большим пальцем куда-то влево. – Я старался.
В ледяном насте торчала двухфутовая макушка ели, украшенная посеребренными сосульками из «Центовки» Эйвона.
– Елка! – в восторге прошептал Том. – И подарки! Это подарки, Стью, правда?
На снегу под елкой лежали три свертка. Все в одинаковой синей бумаге с серебряными свадебными колокольчиками: рождественской бумаги в «Центовке» не нашлось, даже в кладовой.