Протоколы колдуна Стоменова часть I

Ценев Вит

Следователь: – Иммунитет!

Стоменов: – Ну пускай и мунитет твой, спорить не стану. Но коли шибко нездоров ты будешь, то где Силу-то искать будешь, ась?

Следователь: – В здоровье получается?

Стоменов: – А где ж еще? Сила всегда там, где тебя нет, то бишь в противоположности твоей. Она, Сила энта, всегда ускользает от тебя, Сергей Дмитрич, и это надобно всегда помнить. Когда книги я разные читать удумал – ну, право слово, смех один: чего-то там поделай, да и магом огромадным станешь... Так не бывает, и ты это крепко попомни: куда бы ты ни встал – в том, что напротив тебя, всегда Сила большей будет, но как только ты противоположность пользовать начал – тады то, чем ты был и где стоял, усиление поимеет. Оттого и выходит, что путь единственный и непримиримый всегда слаб есть. Тот человечек, с которым я разговор имел, так этого и не

уразумел. Силу он поимел, да только новым добрым Богом мнить себя стал, добро свое чинить настойчиво, да и вскорости злом уделался, если понятиями вашими изъяснение давать. Уделался – да так и остался, ну а исход здесь ясный имеется – погиб человечишко этот, так как дела ерепенился великие провертеть, а Силу свою порастерял вконец... Если, Сергей Дмитрич, казнь для людишек чинишь во блага великие государственные, то попомни – на казненных трех одного помиловать надобно пренепременно, а опосля – всем следующим трем преступникам милость дать и отпущение. Вот так Сила может быть большая государственная. Я это тебе открыто глаголю, но смутно, догадкою, это и так действие имеет: возьми времена послереволюционные – то, значит, террор красный, людишек толпами огромными в царство небесное отсылают, а то крестьянству да люду разному послабление большое идет. Иль то людев заарестовывают в еще больших количествах, а то амнистии всякие объявляют враз – все от того будет, что догадка есть о законах этих Силы Великой, да только пользование имеет случайное, догадочное, а оттого и выходит, что дело, плодным быть могущее, пустым выходит...

И вот еще что скажу, Сергей Дмитрич. Если ты в люду обычным просто более сильным стать хочешь, то пользуй средства, которые для целей твоих в оппозиции будут. Ну а если ты Силу великую заиметь желание имеешь – то своею оппозицией стань на какое-то время.

Слушай, Дмитрич, баечку одну – она еще не совершилась, но совершится через некоторое время. Я тебе ее поведаю, а ты... Ну, твое дело будет... Объявится в России лекарь один очень толковый. Он деток лечить будет, и так дельно, как никто до него этого не делал. Да вот только случится с лекарем этим странность одна: потянет его этих самых деток убивать иногда. Сотням детишек хворь уберет, а одного сгубит потихоньку. Тянуть его к этому будет тягою непостижимой. Потом этого лекаря изловят и казнь ему сделают через расстрел.

Лекарь этот догадку свою смутную выскажет – да только не прислушаются к нему, а он примерное людям скажет, что я тебе говорю. Сила могучая в противоположности скрыта, и он эту Силу обрел случайно… Знаю, знаю, Сергей Дмитрич, не уложить тебе этого в головушке своей, да и другим объяснение дать не сможешь. Но только вокруг оглядку сделай, к вещам многим присмотрись внимательно – и уразумеешь, что моя правда будет. Возьми хотя бы немца – вишь, какой миролюбивый стал, живет сыто, ни на кого зла не держит. Много ли толку будет, если удумает он реванш взять? Так я тебе скажу точно – никакого проку, а одна погибель и досада. Немец это чует, потому и миролюб такой сделался, противоположность свою обрел. Ну а век этот выйдет весь – гляди да меня вспоминай, опять немец зашевелится, ретивым сделается. Потому как хватит, Сила прошлая слабить начинает...

Вит Ценев

Противоположность – не противоположность, не знаю, прав Кривошеев или не прав, да только насчет немцев он не обманул. На дворе десятилетиями было холодно, была «холодная война», и мы все это время жили в неявном страхе, что когда-то война начнется, когда-то империалисты ее развяжут... Но на дворе 1996 год, когда я пишу эти строки, немец действительно сыт и миролюбив, имперских планов не вынашивает, и приходится признать, что это объективный факт. Кривошеев сказал, что еще до двухтысячного года постепенно начнется обратный процесс, но до этого еще четыре – шесть лет, не меньше...

А вот что за врача он подразумевал – я так и не узнал. Наверное, не было такого...

Примечание переводчика: Мне пришлось дерзко вторгнуться в пространство этой книги. Автор был поставлен в известность и дал добро на прямую ссылку. София, видимо, не очень интересуется известными преступлениями в России. Такой лекарь действительно существовал, это был известный детский хирург, доктор медицинских наук Алексей Сударушкин, казненный в 1981 году за половое надругательство и убийство детей...

Двенадцатый день допроса, 6 августа 1978 года

Стоменов: – Самым занятным, Сергей Дмитрич, то будет, что Магом Силы Смертной чаще всего люди сами по себе становятся. Я этим не то имею в виду, что Магов этих рыщет по планете неисчислимые тысячи,

нет, нас мало, может, пятьдесят будет на землях всех, а может, и того меньше... А то имею, что науку эту преподаем мы исключительно редко. Вот я один разик попробовал, да только не вышло у меня, Никола одному науку полную дал, да еще одна, Никитовская Дарья, мужика одного в разумение привела великое... А так – семя Кривошеевское по миру ход имеет, вот иногда к третьему колену плод ладный и делается. Никакой науки от нас он не ведает, а просто жизня его так укладывается, что приходит он к нам вольно или невольно. С ним, пока он еще хранителей не ведает, все равно они незримо рядом будут, от смерти его сохраняют и от калекства – но ни от чего более. Муки у него будут душевные и физические – пускай, трудности всякие и удерж разный – хорошо, потому как через это он к нам и прийти сможет. Мы этого нарочно не делаем, а так – само как-то все устраивается, как надо... Если не сдюжил такой из роду нашего, руки на себя наложить вздумал – то хранитель его никогда не остановит, потому как: чему быть – тому и быть. Был и другой еще, Кириллом звали, семя земель Алтайских, – да только не сдюжил он на году двадцать четвертом, ума лишился напрочь, как первый ваш докучник, который со мной калякал...

Следователь: – Суровые вы люди будете...

Стоменов: – Это если по-людски, по-обычному кумекать, то, может, и суровость есть, да только по нашим понятиям нету здеся никакого, о котором толкуете вы так много. Природности нашей земной – хоть Кирилл ентот в дом душевный попал, хоть муха на взгорке бзднула – никаких трагедиев не будет. Думаешь, слезу кто-то по нему пустил? Пустое все это... Родители его – те, конечно, убивались шибко, а нашему роду Кривошеевскому да Никитовскому – прок один, и ничего иного, потому как род крепок быть должон и слабости внутренней в себе не иметь...

Следователь (перебивая): – Стоп! Стоп! Секундочку, Андрей Николаевич! Это что выходит – если я ребенку своему кровь дал, чтобы его жизнь спасти, – я что, род свой ослабил?..

Стоменов: – Ты, Дмитрич, холм с горой не путай... Какой у вас род-то? Потеха одна... Семью царскую или больно знатную уразумей – нешто род силен их, если семя они друг дружке дают в строгости? Мы знание друг дружке передаем и Силу великую, а они? Богатства свои да чинства с лаврами – разве сильным этот род будет? Уважать его будут людишки мелкие – это да, да дохторов знатных нанять можно, чтоб пеклись о хворях их многочисленных... Вот и вся сила их худая...

У меня, Дмитрич, да и у каждого из Никитовских и Кривошеевских по девять хранителей будет у каждого. Мои Андрюши заботу имеют, чтобы со мной смерти случайной не вышло или еще какой оказии. Но даже случись так, что не смогут хранители тебе подмогу оказать, – неужто ты думу имеешь, что кто-то из рода нашего подсоблять мне будет? Никогда этого не случится, потому как все необходимое дано тебе родом твоим, и боле никто о тебе персонально не печется. Сгинул ты – никто не обрадуется, но и никто не закручинится, а выжить смог в минуту тяжкую, сдюжил – так ведь и тогда никто открытку проздравительную не шлет и поклон уважительный не бьет... Мы целое единое есть – и в то же время каждый сам по отдельности будет, так заповедовано, так наказано, таковы Законы наши... Ты только не подумай, что я могу вот так запросто людьми лихими в переулке убитым быть иль, положим, под машину грузовую попасть насмерть... Это я так, для слова красного сказал, чтоб ты, Сергей Дмитрич, меня уразумел лучше, но только не бывать такому в жизни нашей. Сами мы в царство мертвое уход делаем, когда время нужное настает, – и никому другому вместо нашего не сделать смерть семю Кривошеевскому...

Следователь (прищурившись): – А что, Андрей Николаевич, скажешь ты мне, если сообщу я, что бумага одна на тебя из Москвы прислана, где приказ имеется расстрелять тебя в ближайшие дни за преднамеренное убийство с отягчающими обстоятельствами? А?

Стоменов: – Так нет у тебя такой бумаги, Сергей Дмитрич, и не будет никогда.

Следователь (задумчиво): – Верно говоришь, такой бумаги нету... Но ведь прийти может...

Стоменов: – Не придет, Дмитрич, как я это знаю, так и тебе это известным будет... А потому меня не испытывай понапрасну, потому как сердце у меня крепкое да уверенное, а хранитель всегда или рядом, или придет по моему желанию. Судьбы будущные я многих знаю наперед, а уж свою и подавно, да в превеликих точностях. Только семя третьеколенное Кривошеевское или другое чье редкое, случайное, которое на пути к Магии Силы Смертной находится, сгинуть может, потому как не удержит, не сдюжит. Но если удержит и Магом станет – только своею собственной смертью умрет – и никакой другой...