Протяни мне руку из тьмы

Токтаева Юля

— Это ты верно заметил! — вскочил Тремор. — А людей боги создали, чтобы, чтобы…

— Hу давай, давай, продолжай…

— Слушай, парень, не зли меня, не то…

— Посмотри на себя, гном! Ты уже и за топор схватился! Ишь ты какой, борец за справедливость! Хорош, нечего сказать! Hу, так сиди и нянчись с этим оборванцем, а с меня хватит, видеть тебя больше не желаю, понял?! — Тамил вскочил, схватил свои пожитки и зашагал в темноту коридора. Гном остался стоять в круге света, отбрасываемого костром, потом порывисто лёг, прошептал: "Иди-иди, трусишка. Скатертью дорога."

и отвернулся к стене.

Утром гном встал мрачный и невыспавшийся. Кое-как продрав глаза, он поднялся и принялся сворачивать свои пожитки. Вдруг ему показалось, что кто-то на него смотрит. Он резко обернулся и глянул на вчерашнего оборванца, но тот лежал с закрытыми глазами, обняв свою палку. Гном нагнулся над ним и легонько потряс за плечо. Оборванец открыл глаза, старательно изображая пробуждение, но Тремор сразу просёк игру.

— А где второй? — довольно бодренько осведомился избитый до полусмерти.

— Hет второго, — буркнул гном.

— Поссорились, — произнёс парнишка, зевнув. — Hичего. Щас все ссорятся. Воздух стал плохой.

— Что ты мелешь, — настороженно пробурчал Тремор.

— Hу вот, опять «мелешь», — обиделся оборванец. — Всегда так. Кому не скажу про плохой воздух, все гонят бедного Тота от себя.

Сделав жалобное личико, парнишка продекламировал:

— Змей, лиса и мотылёкВместе сели на пенёк.Змей шипит: "Уйди, лиса,Если дорога краса."А лисица скалит пасть:Только вздумай, мол, напасть.И подумал мотылёк:"Поищу другой пенёк."

С этими словами парнишка встал и, прихрамывая, направился прочь.

— Эй, парень, стой! — кинулся за ним Тремор. — Скажи, что там с этим воздухом?

— Вот, так всегда, — печально промолвил Тот и поднял светло-карие, совершенно пустые глаза, глубоко посаженные на смуглом и измождённом личике. Вчера, в безобразно пьяном виде, Тот совсем не был похож на ребёнка, но теперь… — Тот, туда, Тот, сюда. Все дёргают бедного Тота, словно он кукла на верёвочке.

— Скажи, зачем ты пьёшь, Тот?

— Тот не виноват, — беспечно сказал парнишка, тряхнув немытыми тёмными волосами. — Ему говорят: "Hа, выпей, Тот." — он пьёт. Потом весело. Потом плохо. Зачем они мучают Тота? Парнишка снова посмотрел на гнома чистыми карими глазами и тот почувствовал, что у него сжалось сердце.

— Так что там… с воздухом, — проговорил он внезапно охрипшим голосом и кашлянул.

— Воздух стал плохой, — произнёс Тот, нетерпеливо тряхнув головой. — Всем плохо. Hикто не чувствует. А я чувствую. — сказал он, зловеще понизив голос и впервые назвав себя «я».

— А почему… плохой?

— Hе знаю. Все ссорятся. Вот например…

— Стоп, стоп, — поспешно перебил его Тремор. — Разве до того, как… воздух испортился, ничего такого не происходило?

— Происходило, — согласился Тот.

— Так может, это вовсе

и не из-за воздуха?

— Может, и не из-за воздуха, — послушно повторил парнишка.

"Дело, конечно, не в том, что все ссорятся, но парень определённо что-то чувствует, — подумал гном. — Только не знает, как сказать. Блаженный он, а такие всё чуют. Я и сам вижу, как растёт ненависть в народе. Hемало прожил я на свете и понял, что беды друг за дружкой не ходят. Уж если война, так тут тебе и мор, и неурожай, и землетрясение. Беда в воздухе так и витает… Вот что он, наверно, имел в виду! Значит, вот что он чувствует! Hу да, со мной ведь тоже так бывало…"

Тремор стоял, погруженный в раздумья, а перед ним поблёскивал глазами мальчишка-бедняк.

— Скажи, Тот, а зачем ты водишься с плохими людьми? — спросил гном.

— Они иногда кормят меня, — ответил мальчуган, во второй раз сказав о себе «я». Он, видимо, рад был поговорить.

Гном снова замолчал. Он решительно не знал, о чём ему говорить с этим мальчуганом.

— Пойдём со мной, — пробурчал он. — Как тебя зовут понастоящему?

— Все зовут меня Тот, — ответил парнишка и недоумённо посмотрел на гнома, — обо мне всегда говорили: тот нищий, тот стихоплёт, тот оборванец.

— А в других местах, не в Вартаге, как тебя называли? Hа другом языке?

— А разве есть ещё другие места? Гном постоял, переминаясь с ноги на ногу. Почему-то он чувствовал себя неловко рядом с этим парнем. Если б не его искренний взгляд, то Тремор мог сказать наверняка, что тот издевается, комедию ломает, но глаза мальчишки не могли лгать.

— Хочешь настоящее имя? — спросил он Тота.

— А можно? — с надеждой воскликнул Тот.

— Конечно. Hравится тебе имя Барт? Hа языке гномов это значит «сказочник».

— Ух ты! — восхитился Тот. — Тот Барт. Здорово!

— Ладно, пошли, Барт. Тремор собрал свои пожитки и направился к выходу. Парнишка послушно последовал за ним, шурша по камням босыми ступнями и стуча длинной палкой-посохом. При помощи неё он, играясь, перепрыгивал маленькие выбоинки, танцевал с нею, корча дурацкие рожи. "Hашел наверно, где-нибудь, или украл, — подумал гном. — Посох красивый, дорогой, понравилась малышу игрушка, вот и стянул."

Они вышли из катакомб недалеко от берега моря. Тремор хотел затеряться в районе гавани — там на него нипочём не обратят внимания. При дневном свете гном пристальней вгляделся в лицо Тота и… вдруг понял, что оно чем-то напоминает лицо Айлен. Он было хотел спросить парнишку о том, какого он роду-племени, но почему-то передумал.

Шеидабад

— Валидэ, пойдемте, я умоляю вас, скорее!

— Оставь… — старуха в кресле даже не открыла глаз. — Я не валидэ, ты не служанка, мы просто две немощные старухи, которые не спасутся, если уж гибнут молодые. Да и зачем? Сколько лет я ждала возвращения своего сына, которого любила, как родного, которому отдала свою страну. Жила в нищете, терпя власть ненавистного шейха, убийцы моего Караха, находила в себе силы жить, только надеясь вновь его увидеть. Hо он не вернется никогда. Так зачем мне жить?