Провинциал. Книга 8
Шрифт:
Началось всё с того, что вдруг была отменена давно одобренная на всех уровнях ротация подразделений, заступающих на охрану императорской резиденции. Это нарушало все планы. Мало того, появились опасения того, что заговор перестал быть тайной, а потому всё вообще повисло на волоске и с минуты на минуту следует ожидать удара разъярённого императора.
Трубецкой не строил никаких иллюзий и прекрасно отдавал себе отчёт в том, что он не отделается так легко, как его далёкий предок, тоже претендовавший на корону Российской Империи. Того просто сослали в Сибирь. Там холодно
Сергей же, зная взрывной характер Медведева, понимал, что в случае провала легко может расстаться не только с имуществом, но и со своей головой.
И тут в мозгу его, забитом тысячей разных мыслей всплыло воспоминание о том, что в одном из карцерных помещений его обширного подвала уже второй день голодает и страдает от жажды человек, содержимое головы которого если бы и не помогло ему добиться однозначной победы в затеваемом мятеже, то могло бы выручить его в случае неудачи.
То есть, если бы он завладел теми технологиями, что по капризу судьбы оказались у этого навозного лорда, то мог бы купить себе не только жизнь, но и свободу, если вдруг его мятеж провалится.
— Арестованного из блока 302-Бис, пятый уровень, камера 50. Ко мне! — рявкнул он в коммуникатор, не удосужившись даже убедиться в том, что его хоть кто-нибудь слышит.
Он просто знал, что слышат наверняка, и без каких-либо промедлений, со всем доступным усердием, будут исполнять услышанное. Потому, что в случае неисполнения последствия для тех, кто за это самое исполнение отвечает, могут быть просто ужасными.
Он откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, и решил дать себе несколько минут отдыха. Вполне можно позволить себе немного расслабиться перед разговором с этим упрямцем. Ведь теперь нужно добиться желаемого во что бы то ни стало. Конечно, голод и жажда сделали бы своё дело, и этот паршивец стал бы просто шёлковым… Но беда в том, что времени уже нет. Внутри крепло чувство, что время его истекает, и ему нужен спасательный круг на случай, если его заговор будет раскрыт или потерпит неудачу.
В этом случае, конечно, можно было поторговаться, так как кое-какие аргументы повышенной мощности у него были припасены.
Да, в случае чего он мог уйти из жизни, очень громко хлопнув дверью. Но уходить то, ой, как не хотелось…
А уверенности в успехе у Сергея становилось, почему-то, всё меньше и меньше. Он чувствовал, что ещё немного, и всё начнёт рассыпаться.
А минуты тянулись и тянулись.
Князь ждал, когда в коридоре раздастся топот сапог конвоя, и на блестящий паркет его кабинета наконец бросят скулящего упрямца, который, весь в слезах и соплях будет умолять о глотке воды и выть в голос о том, что готов отдать за этот глоток всё, что пожелает светлейший князь…
Сергей Трубецкой смаковал эту воображаемую сцену. Да, именно ради таких моментов стоит жить. Когда проявляется вся полнота твоей власти над судьбами копошащихся под ногами мелких людишек, которых он может миловать или карать. И судьбы которых зависят полностью от его настроения. Это сладкое чувство безраздельной, головокружительной власти…
Только бы
Из грёз его вырвал не ожидаемый им топот, а дрожащий от бесконечного страха голосок начальника блока 302-Бис:
— Ваше сиятельство… — князь открыл глаза и увидел перед собой дрожащее нечто, по какому-то недоразумению обряженное в цвета его дома.
— Где арестованный? — спросил князь, недоумевая, как можно было неправильно понять его однозначный приказ доставить сюда этого паршивца Антонова.
— Осмелюсь доложить, — промямлил начальник блока, — арестованного в камере нет…
Князь оторопел. Он не мог понять, этот червь издевается над ним, или просто обманывает:
— Куда он делся? — бесцветным голосом спросил он.
Бедный тюремщик очень хорошо знал, что таким голосом князь разговаривает обычно с теми, кто в его глазах провинился. И не не просто провинился, а провинился смертельно, и чьё тело потом может всплыть, на радость птицам, на поверхности одного столичных прудов.
— Не могу знать, ваше сиятельство… — закатывая глаза и, похоже, намереваясь упасть в обморок от страха, пролепетал начальник блока.
— Толком доложи, тряпка, — прорычал князь, но нотки, намекающие на неизбежную кару из его голоса всё же ушли.
Почувствовав зыбкую надежду на то, что есть шанс сохранить свою голову, начальник тюремного блока начал сбивчиво, невнятной скороговоркой, рассказывать.
По его словам княжьи приказы исполнялись неукоснительно, и дверь камеры, после того, как туда поместили арестованного не открывалась. Видеонаблюдение велось непрерывно. Все остальные датчики, тепловые, датчики движения, встроенные микрофоны тоже работали исправно и давали на пульт информацию. Причём информацию согласованную, то есть показания одного датчика никогда прямо или косвенно не противоречили показаниям других.
Получив приказ на препровождение арестанта пред светлые княжьи очи, охрана действовала строго по инструкции. По громкой связи была дана команда, чтобы заключённый встал со своей шконки, заложил руки за голову и уткнулся в стену.
Камера наблюдения зафиксировала то, что приказ охранника арестантом был в точности исполнен.
Но вот когда наряд охраны вошёл в карцер, по экрану монитора прошла рябь, и на нём осталось изображение вошедших туда конвоиров, в то время, как фигура заключённого, стоявшего лицом к стене исчезла. Растворилась без следа.
— Идиот, — потерянно прошептал князь, — иди с глаз моих долой… — и опять обессилено отвалился на спинку кресла.
Начальник тюремного блока, сам своему счастью не веря, выскользнул из кабинета, а князь лежал в кресле и лихорадочно думал.
Исчез… Растворился… Да, когда он поручил вчера дать ему информацию про этого Антонова, там говорилось что-то о его способностях исчезать, появляться… Но он не отнёсся тогда к этому серьёзно. Мало того, он посмеялся над этим, когда ему направили первые материалы видеонаблюдения за страдающим от жажды заключённым…