Провинциальная история нравов, замаскированная под детектив. Или наоборот.
Шрифт:
— Ты опять довела себя до ручки, — было первое, что она услышала, когда открыла глаза.
Пришла в себя она еще минут пять назад, но некоторое время просто лежала, вспоминая, осознавая и привыкая. К его присутствию. В том, что он все еще находился в ее квартире, сомнений не возникало. Она его чувствовала — как всякая безмерно влюбленная девушка. Безмерно и безответно. Увы, встречается и такое, причём намного чаще, чем хотелось бы.
Впрочем, к этому Сима
— Что ты здесь делаешь? — спросила она, проигнорировав нелестное для себя замечание.
— В данный момент зашел узнать, как твои дела. В участке сказали, что ты взяла больничный.
— В участке? Что ты забыл в участке?
— Помимо прочего — хотел увидеть тебя.
В небрежном ответе было столько… невыносимой надежды, неоправданно солнечных перспектив, что Серафима зажмурилась. «Нельзя быть настолько жестоким, — подумала она с горечью, — нельзя манить конфеткой, а потом лупить палкой, стоит только приблизиться. Это отбивает желание жить».
— Пить хочу, — сказала она, капризно надув губы.
— Воды? Сока?
— У меня нет сока.
— У меня есть.
— Вот и пей его сам.
— Я не хочу пить. Ты хочешь.
— Я вообще много чего хочу. Ты готов исполнить любое мое желание?
— Не любое. Но готов.
— Отстань от меня со своим соком. Еще раз спрашиваю — что ты делал в участке?
— Отвечаю — тебя искал.
— Зачем?
— Соскучился. И от Славия тебе привет.
— А по телефону никак?
— Зачем по телефону, если можно лично?
«Зачем, зачем, — вздохнула Сима. — Затем, придурок ты чертов, что каждый раз у меня сердце просто разрывается, когда я смотрю на тебя. Затем, что видеть перед собой мужчину своей глупой, идиотской мечты — и одновременно понимать, что он вряд ли когда-нибудь будет твоим — сущая пытка. Затем, что надоело быть безнадежно влюбленной. Затем, что осточертело быть жертвой обстоятельств. Затем, что…»
— Сима. Ты где сейчас? Нам бы поговорить.
Угу. Медленно, но верно, подбираемся к сути.
— О чем? — спросила она, с огромным интересом разглядывая трещины в побелке на потолке.
— Начнем с главного. Что с тобой произошло?
— Это не главное. Ты ведь зачем-то хотел меня видеть, раз притащился в этот богами забытый край? Не так ли? Говори и можешь отчаливать.
— Хммм… Серафима, тебе не кажется, что нам будет проще разговаривать, если ты хотя бы соизволишь взглянуть на меня?
Размечтался, — злобно подумала Сима, еще пристальнее вперив взгляд в потолок. — Взглянуть на него! Ишь чего удумал. Опять увидеть его так близко… и не сметь дотронуться. Ну его. Потолок куда привлекательнее в этом плане. И когда она лежит, голова не кружится.
— Сима. —
Симу эта фраза взбесила — моментально и страшно. Она резко села на кровати, игнорируя головокружение и туман перед глазами, и отчеканила:
— Иди к чёрту. Брату можешь передать, что со мной все в порядке. От сотрясения мозга еще никто не умирал.
— Значит, сотрясение. Что конкретно случилось? — Он даже не заметил ее грубости. Продолжил допрос, как ни в чем не бывало. — Когда? Где? Виновные найдены?
— С чего ты взял, что я не сама головой приложилась?
— Серафима. — Его глаза опасно блеснули. — Не играй в игры. У меня времени в обрез.
— Я не маленькая девочка и вполне способна о себе позаботиться сама. Ты здесь совершенно не при чем. Ты мне не нужен. Я справлюсь.
— Помниться, не так давно ты уже произносила эту пламенную речь. И чем все закончилась — забыла?
Сима нахохлилась и откинулась на подушки. Он как всегда бил по самому больному. Видел ее насквозь — и ее жалкие потуги стать равной ему. Стать его парой. Феноменальная проницательность позволяла быстро и точно определять слабые места человека или представителя любой другой расы. Он не стеснялся растравлять чужие раны, радея прежде всего об эффективности и рациональности. Зачем тратить время на бестолковые уговоры, когда можно надавить?
Ей все время хотелось как-то задеть его, расшевелить, уколоть; изгнать из его глаз равнодушие, заставить волноваться, переживать. Тщетные попытки, глупые надежды и бестолковая, никому не нужная любовь.
Хотя верно он говорил — речь свою она уже произносила. Не далее как полтора года назад. События, последовавшие за ее пламенными словами, были настолько неприятными, что до сих пор при одном воспоминании о них Сима места себе не находила.
Хотя что такого с ней произошло? Ничего особенного — в глобальном масштабе. И трагедия — для одной личности. Ее личности. Так ей казалось тогда, по свежим следам. Но время если не лечит, то помогает забыть, и сегодня это уже не воспринималось столь драматично. Она не любила вспоминать об этом, но если вспоминала, бессильной горечи, как раньше, почти не чувствовала. Было и было, наплевать и продолжать жить дальше.
Полтора года назад, одним прекрасным утром Серафима проснулась и поняла, что больше так продолжаться не может. Ее добровольное затворничество — в ожидании того момента, когда же он соблаговолит обратить на нее внимание; ее отказы кавалерам — по той же причине; ее нежелание ходить на свидания — руководствуясь все теми же резонами.