Провинциальная муза
Шрифт:
— Английская аристократия, — подхватил журналист, который, предвидя байроническую тираду, поспешил овладеть разговором, — имеет перед нашей то преимущество, что она присваивает себе все, что есть лучшего, она живет в своих поместьях с роскошными парками и является в Лондон только на два месяца, ни больше, ни меньше; она живет в провинции, сама там красуется и ее украшает.
— Да, — сказала г-жа де ла Бодрэ, — Лондон — столица лавочников и биржевиков, там осуществляется управление государством. Аристократия общается там между собой только в течение шестидесяти дней, запасается лозунгом дня, бросает мельком взгляд на правительственную кухню, делает смотр девицам на выданье и продающимся экипажам, говорит «прощайте» и скорей уезжает;
— Зато в коварном Альбионе, как называет ее «Конститюсьонель», [22] — вскричал Лусто, чтобы колкостью остановить этот неудержимый поток слов, — в любом пункте королевства есть надежда встретить прелестных женщин.
— Но английских прелестных женщин! — возразила, улыбаясь, г-жа де ла Бодрэ. — А вот и моя мать… Сейчас я вас представлю, — сказала она, заметив приближавшуюся к ним г-жу Пьедефер.
Познакомив обоих львов с этим скелетом, притязавшим на звание женщины, по имени г-жа Пьедефер — высокой высохшей особой с прыщеватым лицом, подозрительными зубами и крашеными волосами, — Дина на несколько мгновений оставила парижан одних.
22
«Конститюсьонель» («Конституционалист») — французская газета, проводившая в период Реставрации взгляды конституционалистов-роялистов. В годы Июльской монархии эта газета выражала взгляды правящих кругов.
— Ну как? — обратился Гатьен к Лусто. — Что вы о ней думаете?
— Я думаю, что самая остроумная женщина Сансера — попросту самая болтливая особа, — ответил журналист.
— Женщина, которая хочет сделать вас депутатом!.. Этот ангел!.. — вскричал Гатьен.
— Виноват, я позабыл, что вы в нее влюблены, — сказал Лусто. — Такому старому чудаку, как я, цинизм простителен. Спросите у Бьяншона: у меня больше нет иллюзий, я называю вещи своими именами. Понятно, что мать такой женщины высохла, как куропатка, которую поставили на слишком большой огонь…
За обедом, если не изысканным, зато обильным, Гатьен Буаруж улучил минутку пересказать г-же де ла Бодрэ слова фельетониста, и владетельница замка старалась говорить поменьше. Эта вялость разговора выдала нескромность Гатьена. Этьен пытался снова снискать расположение, но все любезности Дины были обращены к Бьяншону. Однако к середине вечера баронесса опять сделалась мила с Лусто. Не приходилось ли вам замечать, сколько больших оплошностей совершается из-за сущих пустяков? Так, эта гордая Дина, не желавшая сдаться глупцам, влачившая в глуши своей провинции ужасную жизнь, полную борьбы, скрытой поэзии и подавленных мятежных порывов, эта Дина, которая сейчас только, чтобы отдалиться от Лусто, взобралась на самую высокую, самую крутую скалу своего пренебрежения и не спустилась бы с нее, даже увидав у своих ног этого Лжебайрона, просящего пощады, — эта самая Дина вдруг кувырком полетела с высоты, вспомнив внезапно о своем альбоме.
Госпожа де ла Бодрэ страдала манией собирать автографы; она была обладательницей целой книги удлиненного формата, которая тем более заслуживала свое латинское название album, [23] что две трети ее листов оставались белыми. Баронесса де Фонтэн, которой на три месяца была послана эта книга, с большим трудом добыла строчку Россини, три такта Мейербера, четверостишие, которое Виктор Гюго вписывает во все альбомы, строфу Ламартина, остроту Беранже, слова: «Калипсо не могла утешиться после отъезда Улисса», написанные рукой Жорж Санд, знаменитые стихи Скриба о зонтике, фразу Шарля Нодье, линию горизонта, начертанную Жюлем Дюпре, подпись Давида Анжерского, три ноты Гектора Берлиоза. Г-н де Кланьи, побывав однажды в Париже, собрал следующее: песенку Ласенера (высоко ценимый автограф), две строки Фиески, очень коротенькое письмецо Наполеона, — и все эти три листка были наклеены на веленевую бумагу альбома. Г-н Гравье во
23
От слова albus — белый (лат.).
За последние два года множество молодых девиц завели альбомы и заставляют своих друзей и знакомых вписывать в них более или менее нелепые фразы.
О, вы проводящие жизнь в собирании автографов, люди столь же счастливые и простодушные, как голландцы со своими тюльпанами, вы, конечно, поймете Дину, которая, опасаясь, что ей не удастся задержать гостей дольше, чем на два дня, принесла свой альбом и попросила Бьяншона обогатить его несколькими строками.
Доктор вызвал у Лусто улыбку, показав ему на первой странице такую мысль:
«Народ оттого так опасен, что отпущение всех его грехов у него в кармане. Ж.-Б. де Кланьи».
— Поддержим этого мужчину, так отважно выступающего в защиту монархии, — шепнул на ухо Лусто ученый воспитанник Деплена. [24]
И Бьяншон приписал внизу:
«То, что отличает Наполеона от водоноса, важно только для общества, — перед природой же они равны. Поэтому демократия, отвергающая неравенство состояний, тем самым взывает к природе. О. Бьяншон».
— Вот они, богачи! — вскричала пораженная Дина. — Они вынимают из своего кошелька золотую монету так же легко, как бедняк достает медный грош… Я не знаю, — сказала она, обратившись к Лусто, — не будет ли просьба о нескольких строфах злоупотреблением гостеприимством?..
24
Деплен — хирург, вымышленное действующее лицо ряда произведений Бальзака («Обедня безбожника», «Провинциальная муза», «Модеста Миньон» и др.).
— О сударыня, вы льстите мне! Бьяншон — великий человек, а ведь я безвестен!.. Через двадцать лет мое имя еще труднее поддастся разысканиям, чем имя господина прокурора, мысль которого, вписанная в ваш альбом, несомненно, обличит в нем непризнанного Монтескье. Помимо того, мне понадобятся по крайней мере сутки, чтобы набросать какое-нибудь горькое размышление, ибо я умею писать лишь о том, что живо чувствую…
— Мне было бы приятно, если б вы у меня попросили две недели, — любезно сказала г-жа де ла Бодрэ, протягивая свой альбом, — тогда вы остались бы у меня подольше.
На другой день в замке Анзи гости в пять часов утра уже были на ногах. Ла Бодрэ устроил для парижан охоту; не столько ради их удовольствия, сколько из тщеславия собственника, ему очень хотелось заставить гостей пошагать по его лесам и проехаться по двенадцати сотням гектаров полей, которые он мечтал возделать, — предприятие это требовало нескольких сотен тысяч франков, зато могло принести с земель Анзи от тридцати до шестидесяти тысяч франков дохода.
— Знаете, почему прокурор не пожелал поехать с нами на охоту? — спросил Гатьен Буаруж у г-на Гравье.
— Да ведь он нам сказал, что сегодня у него присутствие, заседает суд исправительной полиции, — ответил податной инспектор.
— А вы и поверили? — вскричал Гатьен. — Так послушайте, что мне сказал отец: «Господин Леба приедет к вам с опозданием, потому что господин де Кланьи попросил его вести заседание».
— Вот тебе раз! — пробормотал, изменившись в лице, Гравье. — А господин де ла Бодрэ уезжает в Шарите!
— Вам-то что за дело до этого? — спросил Орас Бьяншон Гатьена.
— Орас прав, — сказал Лусто. — Не понимаю, как это вы столько занимаетесь друг другом, вы тратите время на переливание из пустого в порожнее.