Провозвестник Тьмы
Шрифт:
Вот только над тем, как они все прошлое наизнанку вывернут и сделают по-своему, – над таким я тихо смеюсь. В то, что они в прошлое провалятся, – я верю. Сам проваливался. А вот в то, что они там на вершину вскарабкаются и неизреченным светом воссияют, – в это нет. Совсем. Тьма – она тоже не слепая. Хотя и темная. Да и без Тьмы там много чего с ними интересного произойдет. Ну вот подумайте, что будет, если брякнет гость из будущего, что в оном будущем по Москве ходят правнуки солдат сорок первого и «Зиг хайль!» вопят? И их в психбольницу не забирают? Так гость из будущего пребывание в прошлом внезапно прервет. Сразу и навсегда.
Или выложит рассказы Александра Исаевича, который не додумался псевдоним взять? Можете спорить на бутылку пива, что отведут его туда, в ГУЛАГ, и там он на практике познает, прав Исаевич или не прав. Особенно интересно будет, если он с Исаевичем в лагере пересечется и скажет… А что он скажет? Ну, это вы и сами придумать сможете.
А почему мне не по себе становится? А потому как думаю, что и по моим следам может пройти Тьма и ее посланцы. Даже если одна «гончая» Ее случайно затешется за мною и придет сюда…
И так из параллельных нам миров много чего интересного проходит. Вот про это вы в газетах и читаете. «В пустыне в штате Нью-Мексико найден труп лошади, у которой через маленькие аккуратные разрезы вынуты все внутренние органы, но без капель крови вокруг. Фон радиации
А вот какое-нибудь чудовище из параллельного мира, которое случайно возле лошадушки оказалось, это вполне и сделает. Сделало и ушло, не беспокоясь, какой ступор будет у фермера-владельца и что радиация там осталась. В нашем мире таких нет, а вот в параллельном может быть какой-то двустворчатозадый радиоактивный шеперенх, то есть шестиногий пятидесятихрен. Или симбиоз радиоактивной лягушки и ездящего у нее на спине какого-то фиолетового спиногрыза. Вы вот Лавкрафта читали? У него много рассказов, как в место, кажется, Дансвик называющееся, приходили из других миров какие-то невидимые, но воняющие страшные существа и вступали в отношения с тамошними жителями. И если не путаю, у них даже совместные дети были, у местных и пришлых. Воображаю, как они выглядели, и мое видение их облика меня не радует. Но они хоть с отдельными людьми взаимодействовали, и даже им деньги платили за разные услуги, а вот порождения Тьмы на такое не способны. Хотя я, наверное, не прав. Видели их вместе с адаптантами, и трусили «гончие» Тьмы рядом, как какой-нибудь Барбос у ноги хозяина. Вот чтобы адаптант «гончую» по загривку трепал, как Барбоса или Жучку, – этого никто не видел. Но это так несложно представить.
Но тут я забежал вперед. Надо сначала про себя рассказать и про свою болезнь. Пришла она ко мне не с детства. Потом, конечно, я, пока мог, всю доступную литературу прочитал, да и врачей много расспрашивал. Они, когда пациент не надоедает, а тихо слушает, никогда в информации не отказывают. Ну, почти никогда. Надо бывает им что-то самим сделать или отдохнуть захочется – вот тогда лучше не надоедать. Потому что когда тебе рассказывают про болезнь в охотку, оно понятнее и объемнее выходит. И переспросить можно, если не понял сразу. Когда человек нехотя тебе рассказывает, он расскажет совсем схематично, а просьбы разъяснить совсем его раздражать будут. Так что лучше как я сказал делать. Болезнь эта многоразличная и переменчивая. Происходит она из того, что некоторые вещества в организме неправильно обмениваются. А как именно – непонятно, но делается от этого вред. Вот как у диабетика. Ему надо есть сахар, как всякому человеку, и даже необходимо его есть. А у него этот сахар из-за нарушения не обменивается, как надо. И человек от этого мучается. То у него сахар в крови падает, оттого он еле ноги переставляет, а то и вообще свалиться может и уйти в мир иной. То у него уровень сахара растет и ацетоном его переполняет. Ибо не хватает вещества, чтоб этот сахар безопасно и полезно в ткани переправляло. А раз нет безопасного обмена, так происходит опасное отравление. Вот у меня выделяется вещество, которое работой мозгов руководит, а дальше оно неправильно обменивается. Вроде как образуются ядовитые продукты распада. И эти продукты мой мозг отравляют. Какие-то работающие участки тормозят, а какие-то перевозбуждают. Если я не так рассказал – извините, я ведь по образованию инженер, а не медик, могу что-то и перепутать. Да и болезнь – она тоже сказывается. Иногда так слово закручу из пяти корней, что другим людям сложно меня понять. Говорят, в немецком языке так можно, но я немецкого не учил. В школе и институте меня учили английскому, ну и сам одно время пытался латынь освоить. Кое-что помню, хотя произношение никакое. А по латыни еще хуже, ибо никто не знает, как эти фразы произносить. А отчего это бывает – не всегда понятно. Ну, вроде существует теория и наблюдение, что есть значительный наследственный механизм передачи. Что если у папы ребенка болезнь есть, то вероятность у детей заболеть выше, чем обычно. А если мама больна – то гарантия выше, чем пятьдесят процентов. Когда же оба родителя больны – еще более вероятно, может, даже на сто двадцать процентов, а не на сто. Потому что если ребенок даже случайно родится здоровым, то, когда он будет познавать мир, ждет его когнитивный диссонанс. Вот спрашивает он маму – что это за зеленая птичка прыгает на ветке? А мама отвечает, что это не зеленая птичка, а красный крокодил. А ребенок видит зеленую птичку. Он – к папе, а тот говорит, что там вообще птички нет, а есть синяя змея. И так во всем. Итого: «Прощай, папа, прощай, мама, крышу ветром унесло!» Но со мной эта теория не работает. У меня родители были нормальные. И обе сестры тоже. И дети у сестер нормальные. И моя дочка, пока жена со мной не развелась, тоже была нормальной. Спала только плохо, но это со многими детьми бывает. А что с нею сейчас – не знаю. Живет она в Америке или где еще – этого я уже не ведаю. Жена моя замуж второй раз вышла, в Америку уехала с этим вот вторым мужем и Машенькой. Машенька мне несколько раз написала оттуда открытки. А потом они перестали приходить. Наверное, забыла. Ну что ж, я не в обиде. Но, наверное, эта теория очень неполная, потому что течет болезнь по-разному и с разной скоростью. Или веществ, чей обмен нарушается, больше, чем один адреналин, или что-то еще есть, которое в эту теорию не вкладывается. У меня были видения. Разные. У других в мозгу звучит музыка, или икс-лучи через их голову проходят, пущенные через розетку врагами-соседями. А один в палате, когда я первый раз попал в больницу, вообще лежал на кровати без подушки. Подушки нет, а он голову держит, как будто ее подушка подпирает, целую неделю. И спит так, и лежит так, пока не надо есть или делать процедуру. Но хуже всего не сами видения, а то, что постепенно перестаешь понимать, где они, а где реальность.
И бывает такое, что человек может долго не проявлять того, что болен. Ну, он чуть странный, но не сильно. А потом раз – и болезнь летит вперед. Такое может быть после какого-то потрясения. У женщины возможно после родов.
Какое-то время я держался. Из маленькой, но гордой республики, куда меня по распределению направили, семью вывез. Квартиру – не смог. Но и то хорошо. Потому что после нашего отъезда там на улицах постреливать начали. На родину вернулся, работу нашел. Даже в девяносто втором к казакам присоединился и в Приднестровье съездил. Стрелок из меня средний, но звание инженер-лейтенант мне не совсем зря присвоили. Учили нас не очень подробно, но я не стеснялся к обучению интерес проявить и лишний вопрос задать и спросить что-то из практики преподавателей, но не совсем по теме. Так что балластом не был. Оттуда вернулся, и еще на пару лет меня хватило. Работа все-таки находилась, хоть и не всегда постоянная, и работодатели жучили, как только могли. Жучили – это потому что еще теми жуками были. Ну, вы все знаете. Как люди у них работали, но неофициально. Потому что на них налоги государству платить надо. Вот и владелец предприятия по импорту стиральных порошков по бумагам имел из персонала только секретаршу. Он бы ее не показывал, но когда к нему с проверками приходили, она-то проверяющих принимала, чаем поила и специальную кнопку нажимала под столом, чтобы все остальные спрятались и не отсвечивали, пока проверяющие своего не получат и не уйдут. А чтобы проверяющие не обратили внимания, что владелец и секретарша вдвоем десятки тонн порошка закупают, хранят и продают, им и вручались предметы зеленого цвета. Зеленый цвет сильно сосредоточиться мешает. А картинки мертвых людей на них – еще больше. Поэтому если хотите, чтобы вас никто не увидел, – спрячьтесь на кладбище в маскировочном костюме зеленого цвета. А если вас все-таки увидят – значит, вы не тех мертвецов выбрали для камуфляжа. Надо было выбрать Томаса Джефферсона, а не Губу Мойшевну Безродную. Вот так. Ведь во всем сейчас виноваты вы сами. Только вы. И если у вас нет миллиарда, можете идти туда, куда вас направил автор этой фразы. И оставьте жалкие оправдания, что миллиардеров не может быть много. Вы не поняли? А, значит, это еще будет.
Потом умерла мама, жена развелась со мной, и меня накрыло. Работать я не смог, больница, второй раз больница… Таблетки мне полагались бесплатно, как инвалиду, но их вечно не было. А если и были, то могли не помогать. Не то моя голова не поддавалась, не то производители лекарств на таких, как я, экономили. Зачем нам в таблетку класть лекарство, когда мы и так обойдемся. А потом со мной случилось не то чудо, не то издевательство судьбы. В городе Новороссийске тогда любили людей в день зарплаты грабить. Зайдут неслышно со спины, тяжелым по голове ударят – и с безмолвного или даже бездыханного тела зарплату возьмут. И когда я шел по улице Красных Военморов, меня, видно, перепутали с тамошним жителем, что зарплату домой нес. Темно, наверное, было. Зачем я туда из Гайдука пришел, что я там делал и когда – это из памяти изгладилось. Называется антероретроградная амнезия. Если слов не перепутал. Очнулся я не скоро и уже в больничной палате. Рост у меня под два метра, и, видно, ночные рыцари били, чтобы с гарантией не встал. Только деньги у меня тогда вряд ли нашлись. Ну, может, несколько рублей.
Трещина в черепе, две раны на голове, паралич левой половины тела. Потому что ударили оба раза по правой стороне. Что это значит? Не знаю, так мне врачи несколько раз говорили. Видно, это для них имеет какое-то значение. Батя ко мне разок в больницу смог прийти и сколько-то денег наскреб на лекарства. А дальше уже сил не было, он совсем разболелся. И так на бугор, где Первая городская больница располагается, не знаю как он дошел. А я все лежал. Потом потихоньку двигаться начал. Отходило все ужасно медленно. Поэтому меня несколько раз временно переводили – то в терапию, то в хирургию, то еще куда – где места свободные есть. Многие болезни ведь по сезонам в больницу укладывают. Вот с переломами людей больше зимой привозят. К лету они подлечатся, и отделение становится пустым. Остаются в нем только те, кто еще до лета не вылечился. Спасибо врачам за то, что держали и лечили чем у них было. А потом пришло не то горе, не то счастье – эпилепсия. Такое после травм головы бывает. Почему она горе – вы понимаете. А почему она – счастье? А это только для меня. В одной книжке было написано, что моя болезнь и эпилепсия несовместимы, и если припадок у меня отчего-то разовьется, то это мне поможет и болезнь основная будет протекать полегче. Есть даже такое лечение – электросудорожная терапия. Накладывают на виски электроды и пропускают ток. Удар тока – и припадок падучей болезни. Меня так раньше не лечили. Меня лечили оба раза инсулином и таблетками. А дома я таблетки ел – когда они были.
Так я и лежал до весны, а потом до июня. А дальше меня все-таки выписали. Я был не против. Да и, наверное, надоел я медикам. Я совсем не в обиде – они и так столько мне помогали, хватит уже их терзать своими болячками. Они еще мне выдали одежду, потому что моя была вся в крови и никуда не годилась. То есть, наверное, не выдали, а из дому кто-то принес, которая не нужна была. Еще палочку дали, которая от умершего пациента осталась, а его родные не забрали ее. Ноги меня еще не здорово слушались. И поковылял я вниз под гору к транспорту. На который у меня денег тоже не было. До автобуса еле доковылял и упросил водителя взять меня бесплатно. Он согласился. Выглядел я не очень, да и сказал, что из больницы иду. А забрать меня оттуда некому было, и денег на обратную дорогу дать тоже некому. Я ему благодарен был и пообещал, что позже отдам. Он махнул рукой. Увы, это «позже» наступило очень не скоро. Но все же отдал.