Провозвестник Тьмы
Шрифт:
– Ладно. Наверное, надо просить что-то родное, а не ленд-лизовское. Пойду Романовича обрадую, пусть он городскому начальству «фэ» скажет.
Павла Романовича я успел перехватить перед отъездом в город и накляузничать про выделенный пулемет. Директор разозлился и обещал довести нужного человека до белого каления, чтобы ожог дошел до того самого исполнителя. Директор уехал, а я продолжал работать. На следующей неделе завхоз поехал опять на склады (но уже без бутылки), сдал «Брен», и ему по записке вручили «томпсон». Когда он возмутился, поскольку «томпсон» вообще-то числился пистолетом-пулеметом, а не пулеметом, «складские сколопендры» подсунули ему форму учета, где «томпсон» числился все же пулеметом. После
Когда он приехал, я его успокоил, так как когда-то читал в старых журналах, что «томпсон» называли и пулеметом. И в принципе ничего страшного, что дали его. Думаю, что на ближней дистанции он раздерет в клочья любую тварь Тьмы. И адаптанту тоже будет несладко. А сражать противника на большой дистанции у меня не хватит квалификации.
Так что отказываться не буду. Иван Кириллыч пошел снимать смазку, а я хотел понести инструкцию к Саше на перевод, но, развернув ее, обнаружил, что в нее вложены листки тонкой, почти папиросной бумаги с переводом. Потому догнал Кириллыча и отдал ему инструкцию. Руки до пулемета дошли через пару дней.
Нам достался вариант М1, восемь тридцатипатронных магазинов, 500 патронов, два подсумка на три магазина каждый и разное добро, которого завхоз уже не упустил из виду. Я взял автомат (мне такое слово как-то привычнее), повесил на плечо, надел оба подсумка с набитыми магазинами – вышло весьма увесисто. Но вроде как не тяжелее, чем «Брен» без патронов. А с патронами пулемет потянет еще больше. Теперь надо попробовать, как из него стрелять – сильно ли будет подкидывать вверх. Ах, да, у него же снимается приклад – тогда нужно попробовать с прикладом и без него. Без приклада автомат был очень компактным, хорошо бы оказалось, что и без него стрелять было удобно.
Потом мы с комендачами, как обеспечивающей стороной, съездили в нежилой сектор и постреляли. Агрегат работал безотказно. Насчет удержания его – вот тут я пожалел о том, что вешу не 95 кило, как до болезни. Масса мне пригодилась бы. Вроде удерживал уверенно, но потом оказалось, что плечо сильно болит – отбил. Ладно, может, привыкну. А вот стрельба одиночными мне не понравилась – точности не было. Надо попробовать еще, может, в следующий раз лучше пойдет. Без приклада выходило хуже, стрелять с бедра у меня навыка не было. Сколько я тогда весил? Килограммов семьдесят пять – восемьдесят. Я сейчас восемьдесят два вешу, так что можете сравнить. Сегодня почистить автомат я попросил Кириллыча, благо он его уже освоил, а я сейчас возьму инструкцию и дома почитаю, что там и как делать надо.
Значит, освою сборку-разборку и приведение в готовность, еще разок постреляю – и можно пристраиваться к разведбату. Это малость самонадеянно, но куда же денешься? Не проводить же всю весну и лето за тренировками и, дойдя до возможной вершины мастерства, ненароком обнаружить, что наступила зима и поиски надо откладывать на весну. Да и разведбатовцы будут рядом. А от меня требуется только малость подмогнуть в тяжелую минуту. Так успокоив себя, я занялся неотложными делами по работе.
А город готовился к встрече с весной, и, когда она пришла, Углегорск аж закипел от выброса весенних чувств. Среди любовной лихорадки, охватившей почти всех, терялись рассказы про очередной этап противостояния. Собственно, и я сам тоже не прислушивался к тому, чего там не поделили командир разведбата и ранее неизвестный мне человек, к которому примкнуло еще несколько хозяев жизни. Хотя мне не от кого этой весной было терять голову.
Так что снег и лед таяли, по ночам дождики стучали в стекло, девушки сбрасывали надоевшее зимнее, а мужчины только ахали, глядя на сбросивших пальто и шубки красавиц, руководство под шумок строило козни друг другу. Все заведения общепита по вечерам светили
Моя же жизнь под влиянием весны не изменилась. На работе трудился, обеспечивая свет городу, после работы изучал автомат и ждал. Что-нибудь да должно было случиться. Либо разведбат, временно ограничивший операции из-за распутицы, вновь их развернет и захватит меня, либо Зов зазвучит так сильно, что я встану и сам уйду навстречу ему.
Что будет там – не совсем ясно, но особых иллюзий, что там будет хорошо, я не питал.
Мне говорили, что если на долю секунды сунуть руку в расплавленную сталь, то можно выдернуть обратно без повреждений. Был раньше такой фокус для приведения новичков в шок. С Тьмой такое вряд ли пройдет. Войдя туда, можно рассчитывать на все что угодно. Реальнее будет – на самое плохое.
Вот вы удивляетесь, что я спокойно знал, что эта встреча не сулит мне ничего хорошего, но собирался, а потом пошел. А что остается делать? Да, можно посидеть еще в углу, за веником, как мышь, которая думает, что там ее кот не обнаружит. Действительно, у нее еще будет пяток минут, пока кот совершит круг почета и пойдет к ней. Пусть она тешит себя этими пятью минутами. Я уже вам говорил, что жизнь в Углегорске существовала на пределе возможного, как существует тяжелый больной на последних остатках здоровья. Как только она стала поедать саму себя – ее ждал скорый конец.
Я услышал хруст, с которым ломается жизнь в Углегорске, и с тех пор ощущал, что Тьма уже рядом. И еще я ощущал Зов. Я специально спрашивал, существует ли такое у других. Не было такого. Люди предпочитали не соваться близко к темноте и тварям, если только это не было их обязанностью. Когда имелась прямая обязанность – вставали и шли. Сами понимаете, с какой охотой. «Пишите – мы не придем назад. Но хоть назад и не вернемся, зато уйдем не тихо».
Что это за стихи? А вашего питерского поэта, Николая Тихонова. «Баллада о гвоздях»… Ужасно древняя баллада.
Не понимаете? Ну, тогда подумайте, что это тоже симптом болезни.
Опять не понимаете? Хорошо, вот что такое баллада? Назидательное произведение с трагическим концом. Герой должен погибнуть, оставив след в сознании людей, что так не нужно, как он, делать, или нужно делать именно так, как он. Но конец все равно трагический – хоть для Эдварда-отцеубийцы, хоть для Винкельрида, своим телом пробившего австрийский строй. Ну или вспомните японцев: любой самурай уже мертв, хоть он еще не получил катаной по голове. Поэтому он готов к этому удару катаны и не беспокоится, когда он случится – сегодня или через неделю. Он думает не об этом. Вот и я думал не об этом, хотя и не самурай. Но это свойственно не только самураям – ощущать себя уже мертвым и не беспокоиться о длине некролога.
В первых числах мая был рейд на Порфирьевск. Там имелась довольно крупная железнодорожная станция и тьма-тьмущая складов. Наверное, там хватало и всяких других ценностей, но мы туда заехали именно по делу, отклонившись от маршрута патрулирования. Иначе бы не поехали – пелена Тьмы была совсем близко.
Вот тут я впервые увидел ее относительно близко. Я бы вам ее описал, но нет таких слов. Они слишком слабы, чтобы передать нечто совершенно не вкладывающееся в наши впечатления и понятия. Вот как бы мы всю жизнь жили возле узкой речушки и рыбу крупнее карасика видели только в книжках. А потом внезапно оказались на берегу океана, и рядом всплыл кит. Нет, это даже не так – как будто мы оказались посредине океана на спине кита. Потому что должен быть испуг или опасение от открывшегося вида. Просто так смотреть на нечто огромное – это не так. Вы же не будете пугаться, глядя на фотографию стоэтажного небоскреба. А вот станете на подоконник сотого этажа и глянете вниз – вот это будет слабое подобие ощущений от Тьмы.