Проза и эссе (основное собрание)
Шрифт:
То есть когда меньшинство большинству подчиняется.
Или наоборот. Как в нашем случае.
Да какое же Базиль Модестович меньшинство? Большинство он.
Субъективно — да, но объективно — нет.
Как раз наоборот: объективно да, а субъективно нет.
Все дело, кто — субъект.
Кто объект-то, оно известно.
Да на то и голосование, чтоб объективное от субъективного отделить!
А если получится, что он меньшинство, а мы большинство?
И слава Богу, Цецилия.
А если наоборот?
Восторжествует
А если единогласно?
Тогда переголосуем. Так, Базиль Модестович?
Угу. Только побыстрее!
Даже если он в меньшинстве окажется?
Да прекрати ты сентиментальничать, Цецилия!
В самом деле… даже неловко как-то…
В худшем случае, Цецилия, представь следующее: он — меньшинство, которое о судьбе большинства заботится. Обо всех нас, не о себе одном.
Тебя включая.
И все равно мне не нравится. Какой-то наш Базиль Модестович меньшевик получается.
Да говорят же тебе, Цецилия: не 17-й год.
Да. Не говоря о том, что тогда большинство о меньшинстве позаботилось.
Точнее, большевики меньшевиков победили.
Что значит — точнее? Что ты этим, Густав, хочешь сказать?
Что победа большинства над меньшинством и большевиков над меньшевиками — не одно и тоже. Ровно наоборот, между прочим. В процентном отношении, во всяком случае. По отношению к нации большевики ничтожным меньшинством были.
Ну, заговорил! Базиль Модестович, слышь, что Густав несет? Да тебе за такие речи… Где мой портфель?
А, пусть его, Петрович. Пятнадцать минут осталось.
Ну-с, господа министры, — голосуем?
Да как же, Базиль Модестович! Это ж чистая контрреволюция. Его брать надо!
Нельзя его брать, Петрович: он нам для кворума нужен.
Трое за, один против — это победа большинства. Двое против одного — драка в подворотне. Без Густава получается не голосование, а черт те что. Позор в глазах мировой общественности. Сначала, говорю, проголосовать надо.
А после? После мы его берем, да?
А после, Петрович, если большинство победит — Густава брать не за что. Потому что после будет демократия. Что до демократии было контрреволюцией, при демократии — славное прошлое.
Тогда я, Базиль Модестович, против демократии! Кого же мне при ней брать? Себя, что ли?
Потому-то ты и должен голосовать за. То есть примкнуть к большинству. Насчет кого брать при демократии — не волнуйся: этого добра всегда хватает. Масса людей будет против, в оппозиции. С меня можешь начинать. Хотя я — оппозиция лояльная.
Да как ты можешь, Базиль Модестович, говорить такое? Да чтоб я…
Тебе же легче, Петрович, будет: при демократии, я имею в виду. Работы меньше. Сначала тех, кто за демократию, выпустишь. Это тебе на несколько лет хватит. Потом тех, кто против, хватать — это ж совсем не бей лежачего. Старая гвардия и т. д. — да ты их и знаешь лучше.
Все равно против.
Потому-то ты и должен голосовать за. Чего им во Дворец переть, если мы — за. За то, за что и они. Если во Дворце меньшинство большинству подчиняется? Ведь это их голубая мечта и есть. Да и не выпускай ты их всех сразу. По одному.
Все равно попрут. Одно слово — демонстрация.
Да, от слова «демон».
Я думала — «монстр».
«Демос», Цецилия, «демос». Народ по-нашему.
Неважно. Их голубая мечта — демократия повальная. У них насчет демократии — полное единогласие.
Темные они, Петрович, — оттого что слишком долго в оппозиции были. А мы им разъясним. Верно, Цецилия? Доверим это дело министерству культуры?
Я записываю, Базиль Модестович.
Да и так записывается, Цецилия. (Кивает в сторону медведя.) Не сейчас. Времени нет. Ну, в общем, кинь им эту идею, что единогласие — мать диктатуры.
Вернее, дитя.
Дитя всегда в мать. Главное, чтоб поняли, что за что боролись, на то и напоролись… Что цель достигнута, как говорил кайзер. Больше бороться не с кем. Во всяком случае, не с нами.
А за торжество справедливости?
Да, они же — за торжество справедливости. За идеалы.
Да, они против нас. Мы же — правительство.
Когда проголосуем, они будет за. Торжество справедливости выражается, Густав, в тех же формах, что и торжество несправедливости. То есть кончается тем же правительством.
Ой, записываю.
Давай, давай, а то Топтыгин уже вспотел, поди.
Входит Матильда, на ней одна комбинация,
Господин Президент, там пресса собралась, вас требуют.
Скажи, обеденный перерыв еще не кончился. Поняла?
Поняла, господин Президент. Ой, а правда, что у нас демократия будет?
Там будет видно. Через пятнадцать минут. Зарплата, во всяком случае, у тебя не изменится. Рабочие часы и телефон тоже. Ступай.
Матильда выходит, стаскивая с себя на ходу комбинацию.
Чего это она?
В чем дело, Петрович?
Ну это… одета легко. Не лето ведь.
Может, у нее с телохранителем что?
Ревнуешь, Цецилия?
Да как вы можете, Базиль Модестович?
Или состояние экономики нашей символизирует.
Или — отход от догмы.
Скорее — последнее.
Все-таки — представляет народ.
Трудящихся.
Но не пролетариат.
Крестьянство тогда.
Н-да, кровь с молоком.
Либо — интеллигенцию.
Нашлась интеллигентка! (Взрываясь.) У-у-у, бесстыжая! Да в старые добрые времена я бы ее даже форинов доить в валютный бар не пустила! Она же и языков не знает! Только наш да местный. Интеллигентка! Я ей билет на Лебединое бесплатный предлагала. Так не пошла! Я бы ее… я бы ее… она даже Чехова не читала. Че-хо-ва!