Проза о стихах
Шрифт:
Как ночь - с ланит сверкай зарями,
Как вихорь - прах плащом сметай,
Как птица - подлетай крылами
И в длани с визгом ударяй.
Жги души, огнь бросай в сердца
От смуглого лица.
Звук х слова "вихорь" подхвачен в соседнем "прах" - таким образом этот гортанный согласный приобретает "местную картинность": он становится образом вихря, сметающего прах. Слово "визгом" содержит звук з, который предвосхищен с: с визгом; в целом сочетание получает звукоподражательность. А три параллельных предложения, стоящие на сходных ритмических местах и обладающие одинаковыми началами (анафорой)
Как ночь
Как вихорь
Как птица
В стихотворении Державина "Мой истукан" (1794) читаем:
То, может быть, и твой кумир
Через решетки золотые
Слетит и рассмешит весь мир,
Стуча с крыльца, ступень с ступени,
И скатится в древесны тени.
Известный критик и теоретик начала XIX века Н.Остолопов с восхищением отзывался об этих строках: "Произнося четвертый стих, как будто слышишь стук бюста по ступеням, а в пятом стихе живо изображается медленная каткость его по ровному месту".* Другой критик той же поры, поэт В.Жуковский, обращает внимание читателей на словесное искусство И.А.Крылова. "...Какая поэзия!"восклицает он в статье "О басне и баснях Крылова" (1809), и разъясняет: "Я разумею здесь под словом поэзия искусство представлять предметы так живо, что они кажутся присутственными". Затем Жуковский приводит примеры и объясняет их:
______________
* Н. Остолопов. Словарь древней и новой поэзии, ч. II. СПб.,
1821, с. 398.
"Что ходенем пошло трясинно государство...
живопись в самих звуках! Два длинных слова: ходенем и трясинно прекрасно изображают потрясение болота.
Со всех Лягушки ног
В испуге пометались,
Кто как успел, куда кто мог.
В последнем стихе, напротив, красота состоит в искусном соединении односложных слов, которые своей гармонией представляют скачки и прыганье. Вся эта тирада есть образец легкого, приятного и живописного рассказа". Но особенно радует Жуковского басня "Пустынник и медведь" (1807); здесь "живопись в самих звуках" достигла особого блеска. Жуковский приводит строки из басни, в которых пустынник внял совету друга-медведя и улегся отдохнуть:
Пустынник был сговорчив: лег, зевнул,
Да тотчас и заснул.
А Мишка на часах - да он и не без дела:
У друга на нос муха села - Он друга обмахнул;
Взглянул
А муха на щеке; согнал - а муха снова
У друга на носу...
Жуковский видит в этих строках замечательную образность - это "картина, и картина совершенная. Стихи летают вместе с мухою. Непосредственно за ними следуют другие, изображающие противное, медлительность медведя: здесь все слова длинные, стихи тянутся:
Вот Мишенька, не говоря ни слова,
Увесистый булыжник в лапы сгреб,
Присел на корточки, не переводит духу,
Сам думает: "Молчи ж, уж я тебя, воструху!"
И, у друга на лбу подкарауля муху,
Что силы есть - хвать друга камнем в лоб!
Все эти слова: Мишенька, увесистый, булыжник, корточки, переводит, думает, и у друга, подкарауля прекрасно изображают медлительность и осторожность: за пятью длинными, тяжелыми стихами следует быстрое полустишье
хвать друга камнем в лоб!
Это молния, это удар! Вот истинная живопись, и какая противоположность последней картины с первою".*
______________
*
77.
Анализ Жуковского превосходен, к тому же он подчеркивает свойство, которое и в самом деле ставит И.А.Крылова на особое место в поэзии начала XIX века, между Державиным и Пушкиным и рядом с самим Жуковским (вспомним рассмотренное во Введении описание морской стихии в балладе "Кубок"). Крылов - виртуоз "живописи звуком"; порой на этой "живописи" строится весь басенный сюжет, как в хрестоматийных "Двух Бочках" (1818):
Две Бочки ехали; одна с вином,
Другая
Пустая.
Вот первая себе без шуму и шажком
Плетется,
Другая вскачь несется;
От ней по мостовой и стукотня, и гром,
И пыль столбом...
Слова, характеризующие полную бочку, выбраны приглушенные, как бы беззвучные, с преобладанием шипящих - "...без шуму и шажком"; вторая изображена словами, обладающими подчеркнутой звуковой выразительностью: "Другая... вскачь... и стукотня, и гром, / И пыль столбом". Слова эти в большинстве своем либо односложные (вскачь, гром, пыль), либо с энергичным ударением на последнем слоге (по мостовой, стукотня, столбом). Когда мы читаем Крылова или Жуковского, нам тоже начинает казаться, что изобразительность их слов задумана языком.
Однако вся эта образность - свойство не самого слова, а слова, стоящего в стихе. И она весьма условна, то есть очень часто она зависит от того, как поэт захочет осмыслить избранное им слово.
Каково звучание слова "Терек"?
В кавказских стихах Пушкина и Лермонтова слову "Терек" придана грандиозность. Вот несколько примеров.
У Пушкина:
И Терека могущий вал
Остановил.
("Обвал", 1829)
Меж горных стен несется Терек,
Волнами точит дикий берег,
Клокочет вкруг огромных скал,
То здесь, то там дорогу роет,
Как зверь живой, ревет и воет
И вдруг утих и смирен стал.
(1829)
У Лермонтова:
Терек воет, дик и злобен,
Меж утесистых громад...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но, склонясь на мягкий берег,
Каспий дремлет и молчит;
И, волнуясь, буйный Терек
Старцу снова говорит...
("Дары Терека", 1839)
По камням струится Терек,
Плещет мутный вал;
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал...
("Казачья колыбельная песня", 1838)
В глубокой трясине Дарьяла,
Где роется Терек во мгле...
Лишь Терек в теснине Дарьяла
Гремя нарушал тишину;
Волна на волну набегала,
Волна погоняла волну.
("Тамара", 1841)
Из всех этих примеров видно, как слово "Терек", входя в русский поэтический язык, приобрело высокоторжественное звучание. Пушкин ставил его в среду величавых славянизмов, окружал стремительными, динамичными и возвышенными глаголами. Лермонтов вскрывал его звуковой строй, ставя рядом фонетически близкое к нему - благодаря совпадению первого слога - слово теснина, слова буйный, злобен, воет, похожие на него благодаря расположению ударения (по схеме хорея). Кажется, слово "Терек" уже закрепилось в нашем сознании таким, каким его создали поэты прошлого века. Но пришел Маяковский, и вот что его стих делает с названием кавказской реки: