Прозаические истории из операционной (и не только)
Шрифт:
Очередной рейд. Наша компания в сборе. Командует в рейде зам. комдива, тоже очень толковый и хороший командир. Бойцов бережёт как собственных сыновей. Рейд напоминал зачистку сопок. Выбираем одну, обрабатываем самолётами, вертолётами, артиллерией, танковыми орудиями. Отметки в боевом журнале о потерях с той стороны, и покатили дальше. У нас потерь никаких (абсолютно реально и точно, всех раненых в медсанбат и госпиталь отправляю я). Накатали за неделю километров 400. Очередная ночь после очередной бомбёжки. Мы даже нашу сумку не открывали. Редкий случай.
Утро. Вылезаем из автоперевязочной (мы даже «крылья» у неё за этот раз ни разу не развернули, так и спали: я на столе на носилках, а Вася, медбрат, на матрасе внизу на полу). Первый раненый у боковой двери. Лежит. Собака. Огромный мохнатый пёс, я не очень хорошо разбирался в породах, но таких часто видели в кишлаках. Он ростом с крупного барана. Правый бок в крови. Смотрит в глаза, как человек. Помогай, доктор.
Мы с Васей выбрили ему бок, обкололи рану новокаином с пенициллином. После этого я очень аккуратно зажимом достал осколок, который торчал сантиметра на три ниже от входного отверстия на грудной клетке. Пёс вёл себя как настоящий герой. Ни разу не огрызнулся, не заскулил, не дёрнул лапой или головой. Для меня всё это было как какое-то чудо! Кровотечения практически не было, ранение непроникающее. Пёс отделался, как говорят, лёгкими ранами. Первичную медицинскую карту о ранении не требовал. Рану мы густо засыпали присыпкой Житнюка, наложили повязку из индивидуального перевязочного пакета, напоили водой и отпустили восвояси.
Пёс пошёл, ковыляя, в сторону сопки, которую мы вчера мочалили, видимо, там был его дом.
А мы долго смотрели ему вслед, удивляясь собачьему нюху… Удивляясь до сих пор…
Ошибка
Признавать публично собственные ошибки действительно сложно. Кажется, что при этом теряешь репутацию. Поэтому многие учатся на чужих ошибках. На этот счёт Отто фон Бисмарк говорил: «Глуп тот, кто учится на своём опыте, я предпочитаю учиться у других и избегать расплаты за свои ошибки». И тем не менее, хочется поделиться этой историей.
Тогда я ещё служил в армии, в отдельной медроте города Гусева. Недавно окончил интернатуру в окружном госпитале в Риге. У нас были прекрасные учителя, хорошие военные хирурги: Плескачев, Юхтин, Ревзин, Торбин, Варава. Операций там было много, нас брали на все, многому удалось научиться. Поэтому в своей медроте нам удалось развернуть бурную оперативную деятельность с хорошими результатами. Надо сказать, что это тогда поощрялось. Не было такой зашоренности в специализациях, поэтому мы делали многое, в том числе мелкие урологические и проктологические операции: при водянке, варикоцеле, геморрое и т. п. Шикарная операционная в бывшем немецком госпитале, отличные операционные сёстры, тесное взаимодействие с хирургами, гинекологами и анестезиологами Гусевской ЦРБ немало этому способствовали.
…Боец этот пришёл на обычный амбулаторный приём. Стеснительный, немногословный, из деревенских, крепкий такой хлопец. «У меня там шишки, когда хожу в туалет…» – рассказывает он. Спускает штаны, разводит ягодицы. Да, говорю, есть геморрой, на боку на кушетке смотрю перчаткой, чтобы не пропустить трещину, рассказываю, как подготовиться к ректороманоскопии. Через пару дней осматриваю все 30 см. Ничего особенного, кроме выпадающих наружных узлов, не вижу. Предлагаю операцию. Боец соглашается. И под местной анестезией делаю обычную геморроидэктомию по Миллигану – Моргану. Почти ничего особенного. За исключением того, что, когда перевязывал сосудистую ножку, слизистая и подслизистый слой как-то довольно легко выводились наружу. Но большого значения этому тогда не придал. Проходит три дня. У солдатика первый стул. И он приходит ко мне со слезами на глазах.
– Доктор, у меня стало ещё хуже!
Я недоуменно смотрю на него.
Тогда боец, набравшись храбрости, стягивает штаны, садится на корточки, натуживается.
Я, встав чуть не на колени, заглядываю в зону заднего прохода…
…И вот эта картинка стоит у меня перед глазами всю мою сознательную жизнь. Из анального отверстия торчит выпавшая прямая кишка сантиметров на пять. Освобождённая девульсией ануса, которая всегда выполняется при геморроидэктомии, кишка стала выпадать ещё больше.
Я так в жизни ещё не краснел. И от положения, и от растерянности, от понимания своей ошибки. Судорожные мысли вертелись в голове, но нужно было брать себя в руки…
– Мы сделали первый этап операции, я, наверное, не всё толком объяснил, – стал оправдываться я.– Предстоит ещё одна операция.
С каким-то недоверием мой подопечный меня выслушал. Я объяснял, что нужно будет через разрез в животе пришивать его кишку к крестцу и тогда он забудет о своей болячке навсегда, даже картинку ему нарисовал. Примерно недели через две вместе со своим напарником из соседней медроты, Серёгой Рыбиным, мы выполнили нашему солдатику ректопексию по Зеренину – Кюммелю, пришили предварительно натянутую прямую кишку к крестцу. Пришили крепко, надёжно. Боец поправился. От своего начальства я получил небольшой нагоняй. Но для всех эта история закончилась хорошо. В нынешнее время, наверное, много бы было по-другому.
А для себя я
«Стыдно, когда видно», а не стыдно, когда всё видно…)))
Два ранения в живот и одно в шею
…Утро воскресенья не задалось… Где-то около пяти часов прибегает посыльный из штаба батальона. Срочный звонок от начмеда дивизии. Меня к телефону. Быстро собираюсь. На том конце провода подполковник Коноваленко (надо отметить – придурок полный, не в смысле веса, а в смысле интеллекта, Ник-Ник – кликуха) взволнованным голосом: «Макаревич, срочно собирайся, летишь в Чагчаран. Там у бойца два ранения в живот и одно в шею. С собой реанимационный чемодан и хирургическую укладку! Через десять минут быть на аэродроме, доложишь по прибытии на место!» Блин горелый! Ладно хоть не надо с собой операционный стол тащить, уже хорошо… Но приказ есть приказ, забираю укладку, что с собой в рейд таскаем, такая переделанная из парашютно-десантной сумки, ПД-2, кажется, упаковка со всякими причудами. Прямо из перевязочной со стола – стерильных зажимов в пелёнку, из шкафа бутылочку с наичистейшим спиртом (это, уж извольте, положено!), упаковки с атравматикой из своего стола (набрали во время рейда из духовской аптеки – трофеи, немецкие, кажется). И вперёд! Успел за семь минут! На «санитарке» на аэродром… Как всегда, спешил зря. Эта старая «корова», образца 1957 года рождения, МИ-6, на которой мы собираемся отчаливать, еще только раскочегаривается. Информационное отступление. Корова – это МИ-6, головастик – МИ-8, крокодил – МИ-24. Это для тех, кто не знает армейской классификации вертолётов, названия отражают форму… Ну вот, наконец-то! Что там мой боец, наверное, уже помер, а лететь-то без малого ещё вёрст 400. Народу набилось куча. В Чагчаран летают редко, оказия удачная, и тебе заменщики, и продовольственники, конечно же, с «керосиновкой» (водка, перевезённая в цистернах наливников, жуткая гадость, надо отметить), отремонтированная электростанция, ещё всякой чуши – всё в «коровье» чрево. Народу человек пятнадцать, да ещё экипаж. Ладно, есть возможность покимарить пару часов. Держись, боец, там, не помирай так сразу, к тебе оголённо-общипанная квалифицированная помощь спешит на огромных «коровьих» лопастях! Пока летели, посмотрел на это «корыто». Чего в нем только, видать, не возили, а красили внутри раз пять не меньше. Но ведь летит же! …В дрёме под гул мотора как-то всё пролетело быстро, да и не трясло сильно. Чем больше летательный аппарат, тем комфортнее полет. Сравните какой-нибудь «Embraer-120» и ИЛ-96 – разница колоссальная! …Садимся, мягонько так, опытный, похоже, пилот. …Выходим. Я в Чагчаране первый раз. Речка, горная гряда невдалеке, каменистая площадка там, где мы сели, типичный афганский пейзаж, даже как-то попрохладнее, то ли за счёт речки, то ли, что немножко севернее нашего Шинданда. Куча народу нас встречает. Событие! Вертолёт из дивизии! Среди них боец с забинтованной шеей. Тот сразу меня вычислил! Я в очках, да и большая сумка с красным крестом. Сам облегчённо вздыхаю, Ник-Ник в очередной раз проявил мастерство в сборе анамнеза, боец по состоянию вполне мог прилететь сам в сопровождении какого-нибудь замполита или санинструктора. Ну чего уж теперь крыльями махать! Надо где-то посмотреть раны. Мне торжественно выделяют святое место – палатку ленинской комнаты! Горжусь своей работой! Вот скажи сейчас, что надо для спасения бойца завернуть в шкуру свежезаколотого барана – всё будет сделано через пять минут, даже комдив такой приказ поддержит, правда, потом на ушко спросит, боясь прослыть неучем в глазах подчинённых: «А почему, доктор, барана, а не осла?» Ну да ладно, баран нам на этот раз не понадобится. Раздевается, снимаю повязки. На животе – входное и рядышком, в 7 см, – выходное отверстие раневого канала – на боковой поверхности брюшной стенки. Оба точечные, 5,45 калибр, наша пуля! Обколол новокаином с пенициллином. Полная фигня! На шее – входное немножко рваное отверстие чуть выше и левее кадыка. Заставляю повернуть голову в сторону. Вот он и осколок! Прямо под пальчиками! Ничего не зацепил, повезло. Поедем в медсанбат, ты всё равно уже дембель, приказ-то вышел, с медсанбата прямо и улетишь на родину! А осколок на память заберёшь, будешь носить на верёвочке на шее как гордость, почище медали «За отвагу». Консенсус достигнут. А как случилось-то? Пьяный жирный прапорюга ворвался среди ночи в караулку, а она единственное в том месте каменное строение, шмальнул очередью из автомата, скотина, что-то там ему не понравилось. Одна пуля от стенки – через живот, а спал на боку, оболочка от второй – попала в шею. Бойцы прапора связали, чуть не придушили. Их там пятеро дембелей было! Прослужить два года, остаться в живых, и тут тебе из-за какой-то бешеной пьяной скотины приехать домой в цинке – кому такое надо!
Конец ознакомительного фрагмента.