Прозрачная женщина (сборник)
Шрифт:
– Приехали, – буркнул водитель.
По обе стороны дороги голубела капуста. Оказывается, моросило, отчего и заголубел воздух. Глинистая тяжелая земля сразу налипла на ботинки.
Я мысленно и привычно рассортировал стоявшую группу людей: две женщины – понятые, видимо, имевшие отношение к растущей капусте; участковый инспектор в форме; парень с металлическим шлемом в руке, мотоциклист; двое мужчин, наверняка с «КамАЗа». Мы подошли, и наши группы слились.
Мой взгляд забегал, отыскивая труп, но ничего не увидел. Тогда он обратился на громаду грузовика; наверное, там,
– Где? – все-таки спросил я участкового.
Он провел меня метров пять и показал на дорогу:
– Здесь, товарищ следователь.
К свету фар эксперт-криминалист добавил луч своего громадного, похожего на утюг, фонаря. Мы увидели глубокую, хорошо наезженную колею. И больше ничего.
– Что здесь?
– Лежал.
Как мы все и предполагали, речь шла о раненном человеке.
– Он в больнице?
– Да.
Здесь лежал, но что осматривать? Земля мокрая; поэтому крови не различишь; все затоптано-заезжено, и следы искать бесполезно; ножей, гильз и всяких ломиков не видно...
– Мужчина, женщина?
– Мужского полу.
– Документы имелись?
– Нет.
– А что при нем было?
– Ровным счетом ничего.
– Пустые карманы?
– И карманов не было.
– Во что же он был одет?
– В одеяло.
– Что, и... без брюк?
– Какие могут быть брюки, товарищ следователь, – вроде бы удивился участковый инспектор.
Сперва моя мысль пошла по пути накатанному: бродяга, без жилья и работы. А по-милицейски, бомж. Видел я их и в одеялах, и в попонах, и в шалях... Но фантастичность картины меня остановила: по осенней темной ночной дороге за городом бредет человек в одеяле и, извините, без штанов? Чай, не Испания.
– Одеяло перевязано голубой ленточкой, – сообщил участковый.
Нет, все-таки Испания.
– А гитара не привязана? – пошутил я.
– Пустышка пришпилена, – обиделся участковый.
– Пустышка... это какая?
– Которую сосут.
Не смекалист я стал. Впрочем, тугодумие всегда было при мне, как и очки.
– Вы хотите сказать, что на дороге лежал ребенок?
– Месяцев трех. По телефону так дежурному и доложил.
– Живой? – логично предположил я, ибо мертвого оставили бы до моего приезда.
– Лично отвез его в больницу, хотя и румяненький.
Мы, юристы, народ осторожный и словами с приблизительным смыслом не пользуемся. Например, следователь выезжает не на место преступления, а на место происшествия. И составляет не протокол осмотра места преступления, а протокол осмотра места происшествия. Почему? Да потому что не всякое происшествие оборачивается преступлением – это скажет только следствие. Но какие-то намеки на преступление должны быть, ибо следователь выезжает все-таки не на любое происшествие, а на криминальное.
По-моему, человеческая натура запрограммирована на хорошее. Это почти необъяснимо, поскольку и зверь природный в нас сидит, и тысячелетия социальной борьбы прошлись по нашей наследственности, и теперешняя жизнь не всегда радует... А вот почти любой ждет хорошего и надеется на лучшее. Предложи ста человекам решить какую-нибудь кошмарную жизненную ситуацию – не сомневаюсь, что девяносто девять увенчают ее благополучным концом. Это я и про себя.
Грудной младенец в колее... Куда же пошла моя следственная мысль; та самая, которая за двадцать лет
– Сергей Георгиевич, может, его потеряли? – предположил Леденцов, еще одна добрая натура.
– Как полено, – усмехнулся Марк Григорьевич.
– Ага, а завтра хватятся, – буркнул я.
– Могли оставить, чтобы кто-нибудь подобрал, – упорствовал оперуполномоченный.
Я понимал Леденцова – не хотелось ему такого жуткого криминала, как покушение на убийство. А здесь, пожалуй, состав преступления чистый. И надо еще подумать, не есть ли это покушение на убийство с особой жестокостью. Младенец, беспомощное состояние, мучительная смерть...
Я посмотрел на колеса: литые резиновые жернова мне по пояс. Боже, расплющили бы.
– Ребенка не подкидывали, а обрекли на смерть.
– Откуда вы знаете, Сергей Георгиевич? – усомнился Леденцов.
– Иначе положили бы на шоссе, на асфальт, где он хорошо виден, а не в колею.
– Пожалуй, – Леденцов многозначительно кивнул.
– И проще было бы оставить в любом парадном, – добавил я.
Дождик зачастил. Капуста стояла отлакированной тончайшим голубым лаком. Я махнул водителю, и он понятливо подогнал нашу машину к самой колее. Но прежде чем забраться под крышу и писать протокол, я вместе с экспертом-криминалистом проделал множество действий.
Сперва привязался к местности, ибо капустное поле оказалось равным, наверное, государству Люксембург. Потом вместе со всеми прочесал кочанные ряды по километровой окружности в поисках каких-либо следов. Затем изучил колею: сфотографировал, замерил и взял на всякий случай образцы почвы, которая могла остаться на обуви преступника. Вроде бы все. Но мне пришла в голову мысль зрелого профессионала...
Найти на месте преступления орудие убийства – большая удача, ибо преступник редко оставляет нож, топор, пистолет или, скажем, кусок металлической трубы. Здесь же оставил. Возможно, не все бы юристы со мной согласились, но коли задуман способ убийства, то предусмотрено и орудие – оно стояло в темноте, как доисторический мамонт. Я измерил высоту и ширину колес и попросил эксперта сфотографировать вместе с общим видом грузовика. Я задумался: закон велит орудие убийства приобщать к уголовному делу. Я глянул на могучий бампер, которым можно деревья корчевать; попробуй, приобщи – нас всех здесь вместе взятых можно к этой махине приобщить, но ее к нам... Обычные тревоги на месте происшествия.
Протокол осмотра был составлен и подписан. Что же дальше? Водители «КамАЗа» следовали на Украину, поэтому их надо срочно допросить и отпустить. Я распределил обязанности: на себя взял допросы, а Леденцова послал в больницу изъять одежду младенца и получить справку о состоянии его здоровья.
– Сергей Георгиевич, есть версии? – спросил Борис.
– Мать.
– Глянуть бы на нее.
– Найди и глянь.
Участковый инспектор повез нас в ближайшее отделение милиции. Странная ночная колонна: впереди мотоциклист, затем оперативная легковушка, а замыкает ревущий «КамАЗ».