Пруфрок и другие наблюдения

Элиот Томас Стернз

И стоит ли, я знаю, как все будет,

Когда диванную подушку или шаль

Поправив и в окно уставясь, Вы

"Так дело не пойдет, увы, мне жаль,

Увы, - ответите, увы!"

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Нет! Принцем Датским мне, увы, не быть.

Я свитский лорд, я спутник, я конвой,

Задействован в той сцене иль в другой

Морочить принца, неумелый плут,

Игрушка под рукой, рад хоть такой,

Но -

занятости: вежлив, трусоват,

Чувствителен, но как-то невпопад,

Из роли выпадающий порой,

Порой - едва ль не шут.

Годы катятся... годы катятся...

Бахрома на брючинах лохматится...

А может, персика вкусить? И прядь пустить

по плешке?

Я в белых брюках поспешу на пляжные пирушки.

Я слышал, как поют они, русалки, друг

для дружки.

Не думаю, что мне споют оне.

Я видел их, седые волны оседлавших,

Впустивших в космы пены чуткие персты,

Где белизну ветр отделял от черноты.

Мы были призваны в глухую глубину,

В мир дев морских, в волшебную страну,

Но нас окликнули - и мы пошли ко дну.

Перевод В. Топорова

ЛЮБОВНАЯ ПЕСНЬ ДЖ. АЛЬФРЕДА ПРУФРОКА

S'io credesse che mia risposta fosse A

persona che mai tornasse al mondo, Quests

flamma staria senza piu scosse. Ma perciocche

giammai di questo fondo Non torno vivo alcun,

s'i'odo il vero, Senza tema d'infamia ti

rispondo {*}.

{* "Если бы я полагал, что отвечаю тому,

кто может возвратиться в мир, это пламя не

дрожало бы; но, если правда, что никто

никогда не возвращался живым из этих глубин, я

отвечу тебе, не опасаясь позора" (Данте, "Ад",

XXVII, 61-62).}

Ну что же, я пойду с тобой,

Когда под небом вечер стихнет, как больной

Под хлороформом на столе хирурга;

Ну что ж, пойдем вдоль малолюдных улиц

Опилки на полу, скорлупки устриц

В дешевых кабаках, в бормочущих притонах,

В ночлежках для ночей бессонных:

Уводят улицы, как скучный спор,

И подведут в упор

К убийственному для тебя вопросу...

Не спрашивай о чем.

Ну что ж, давай туда пойдем.

В гостиной дамы тяжело

Беседуют о Микеланджело.

Туман своею желтой шерстью трется о стекло,

Дым своей желтой мордой тычется в стекло,

Вылизывает язычком все закоулки сумерек,

Выстаивает у канав, куда из водостоков натекло,

Вылавливает шерстью копоть из каминов,

Скользнул к террасе, прыгнул, успевает

Понять, что это все октябрьский тихий вечер,

И, дом

обвив, мгновенно засыпает.

Надо думать, будет время

Дыму желтому по улице ползти

И тереться шерстью о стекло;

Будет время, будет время

Подготовиться к тому, чтобы без дрожи

Встретить тех, кого встречаешь по пути;

И время убивать и вдохновляться,

И время всем трудам и дням всерьез

Перед тобой поставить и, играя,

В твою тарелку уронить вопрос,

И время мнить, и время сомневаться,

И время боязливо примеряться

К бутерброду с чашкой чая.

В гостиной дамы тяжело

Беседуют о Микеланджело.

И, конечно, будет время

Подумать: "Я посмею? Разве я посмею?"

Время вниз по лестнице скорее

Зашагать и показать, как я лысею,

(Люди скажут: "Посмотрите, он лысеет!")

Мой утренний костюм суров, и тверд воротничок,

Мой галстук с золотой булавкой прост и строг

(Люди скажут: "Он стареет, он слабеет!")

Разве я посмею

Потревожить мирозданье?

Каждая минута - время

Для решенья и сомненья, отступленья и терзанья.

Я знаю их уже давно, давно их знаю

Все эти утренники, вечера и дни,

Я жизнь свою по чайной ложке отмеряю,

Я слышу отголоски дальней болтовни

Там под рояль в гостиной дамы спелись.

Так как же я осмелюсь?

И взгляды знаю я давно,

Давно их знаю,

Они всегда берут меня в кавычки,

Снабжают этикеткой, к стенке прикрепляя,

И я, пронзен булавкой, корчусь и стенаю.

Так что ж я начинаю

Окурками выплевывать свои привычки?

И как же я осмелюсь?

И руки знаю я давно, давно их знаю,

В браслетах руки, белые и голые впотьмах,

При свете лампы - в рыжеватых волосках!

Я, может быть,

Из-за духов теряю нить...

Да, руки, что играют, шаль перебирая,

И как же я осмелюсь?

И как же я начну?

. . . . . . . . . .

Сказать, что я бродил по переулкам в сумерки

И видел, как дымят прокуренные трубки

Холостяков, склонившихся на подоконники?..

О быть бы мне корявыми клешнями,

Скребущими по дну немого моря!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А вечер, ставший ночью, мирно дремлет,

Оглажен ласковой рукой,

Усталый... сонный... или весь его покой

У наших ног - лишь ловкое притворство...

Так, может, после чая и пирожного

Не нужно заходить на край возможного?