Прячась от света
Шрифт:
Она вскинула бровь:
– А что вы согласитесь принять, господин Хопкинс? – Она делает шаг навстречу.
Он вдыхает запах ее нежной кожи, розовой воды, исходящий от ее волос, слышит слабый шелест ее нижних юбок. Он хмурится. Это же дочь роялистов, красивая, свободная, рожденная для радостей и удовольствия. Скорбь в ее глазах – лишь временная, из-за смерти ее брата и мужа, тревоги за ее няню. Несомненно, она – сестра ведьмы, но это скоро пройдет, и она станет просто никчемной потаскушкой. Он незаметно содрогнулся при мысли о ее таком сладостном теле, об этом запретном плоде...
– Цена – это мое тело,
Он не мог говорить, пытаясь противостоять собственному вожделению, собственной страсти...
Улыбаясь, она сделала еще шаг навстречу. Он видел прелестные тесемочки на ее талии и рукавах. Почему эта женщина не в трауре? Подобный наряд является оскорблением обществу! Какая экстравагантность! Какое отсутствие благоразумия, и здравого смысла, и чистоты! Он с трудом сглотнул, чувствуя острый спазм в груди. Кашлять нельзя... не теперь! Ему стало трудно дышать, но даже в таком состоянии он бессознательно дотянулся до нее, и его пальцы осторожно, очень осторожно коснулись шелка платья на ее груди.
На ней была сорочка из нежнейшего батиста и белые чулки, поддерживаемые зелеными подвязками.
– Вы даете мне слово, Мэтью? – Голос ее звучал нежно, убедительно, когда она протянула руку и погладила его по лицу. Ни одна женщина не прикасалась к нему так ласково с тех пор, как мама омывала его раны после бабушкиных побоев. Но мама тогда просто поцеловала его в щеку, пожала плечами и велела соблюдать целомудрие, или его снова побьют, или, что гораздо хуже, он попадет в ад. А потом мама отвернулась... Отец же никогда ни во что не вмешивался. Это был последний день его детства.
Хопкинс прикусил губу. Его желание было нестерпимо. Одиночество его было такой болезненной глубины, что он не мог постичь смысла желания плоти как стремления продолжения жизни. И вот она, Сара, с ее прекрасными янтарными глазами, с совершенной, созревшей для страсти грудью, с нежной сладкой кожей, предлагающая ему блаженство и вечные муки за одну упоительную ночь с ней вместе в раю. Стоя перед ней, он противился своему желанию, положив руку ей на грудь, разрываемый надвое жестоким страхом и жаждой... Она чуть отступила, поставив прелестную ножку на стул возле стола, сняла один чулок, потом другой, бросила подвязки на стол, и они упали на его бумаги. Сорочка легко соскользнула с ее плеч и упала к ногам облаком теплой нежной пены...
Она стояла перед ним совершенно обнаженная. Он поднял с пола ее сорочку и прижал к лицу, жадно вдыхая нежный аромат. Было все же еще не слишком поздно. Он все еще мог остановиться...
– Мэтью? – Шепот ее был завораживающим, многообещающим. – Мне нужна бумага с вашей подписью о том, что Лиза свободна.
Чтобы взять блокнот, ему пришлось переложить ее подвязки в виде вышитых ленточек из зеленого шелка. В блокноте был его особый тайный список. Дьявольский список! Он перевернул страницы, на которых было записано имя Лизы, а также и самой Сары, и, найдя чистую страницу, вырвал ее. Трясущейся рукой он поднял ручку, и она видела, как он пишет.
– Где гарантии, что вы исполните свое обещание? – Законник в ее душе нашептывал предостережения
Застонав, он протянул руки, крепко прижал ее к себе и спрятал лицо в этой роскошной, золотистой, мягкой гриве, чувствуя, как ее грудь прижалась к его груди.
Мэтью проснулся с криком ужаса и заметался на постели. Лихорадка его возобновилась, и он чувствовал, как по телу струится пот. Встав на ноги, тяжело кашляя, он повернулся, чтобы взглянуть на кровать. Она была пуста. В течение нескольких минут в тайных уголках его сознания все еще оставался соблазнительный сон, но потом, когда он обессиленно упал на колени, сон растаял, был смыт слезами горечи и стыда.
Майк проснулся с испариной на лице, судорожно смяв в кулаках бумаги на столе. Со стоном он распрямился, четко помня каждую деталь сновидения. Обоих «снов». О Господи, что с ним происходило?!
«Господи Иисусе, не оставь меня, Господи Иисусе, Ты – во мне».
Он пошел в кухню и залпом выпил стакан воды, затем вышел из дома. Почти ничего не сознавая, он направился к дому Лизы.
Когда он постучал в дверь, никто не отозвался. Минуту он стоял, прислушиваясь к тишине, повернулся, чтобы уйти, и увидел Эмму, входящую в калитку.
Вид ее во плоти заставил его затаить дыхание. Почему, чего ради он сюда пришел?!
– Я уйду, если вы заняты, – неуклюже оправдался он. – Просто решил: дай-ка зайду. Все равно шел мимо, – смущенно улыбнулся Майкл.
«Убей ведьму!»
Шепот в его голове был очень тихим, почти неслышным.
Она улыбнулась:
– Пожалуйста, входите.
В гостиной Эмма вдруг повернулась к нему лицом.
– Вы все еще охотитесь за ведьмами?
Он остолбенел.
Между ними повисло молчание.
– Что такое, Майк? Что-то не так? – тревожно спросила она.
Без льющихся в окна солнечных лучей в гостиной было холодно и темно.
Что он тут делает? Он уставился на нее, стараясь представить ее себе обнаженной, играющей парой шелковых зеленых подвязок...
– Почему вдруг вы спросили о ведьмах?
– Мы с вами разговаривали о Линдси, когда виделись в последний раз.
– Конечно. – Он с облегчением улыбнулся. На миг он испугался, что она читает его мысли.
Эмма жестом предложила ему сесть на диван.
– Чем могу помочь? – спросила она.
Осторожно присев на диван, он наклонился, сомкнув руки на коленях.
– Не уверен, что вы можете помочь. – Слова прозвучали с неожиданной иронией.
Она ждала.
А он не представлял, что еще сказать. Когда пауза затянулась, он заметил, как она напряглась.
– Послушайте, Майк! У меня было тяжелое утро. Только что я была в «Оверли-Холл», и полковник Лоусон меня даже на порог не пустил, «позволил» разглядывать дом сквозь запертые ворота! Он заставил меня почувствовать себя ниже травы! – Она жестом показала, как мало он ее уважал. – Мама сегодня рассказала мне, что мои предки жили в том доме триста лет тому назад. Я хотела просто взглянуть. Он не должен был так мне грубить! А теперь появляетесь вы и глядите на меня, словно я – жаба и только что выползла из-под колоды какой-нибудь! Что происходит? Зачем вы пришли?